Сергей Дёмкин - Анатомия преступлений. ЦРУ против молодежи

— Кретины! Что значит «некем заменить»? Вам же было рекомендовано ввести «ротационную систему» и обкатывать всех, — побагровев от ярости, зашипел Тампли. — Что? Слюнтяи, блюют на допросах? Ничего, поблюют и привыкнут. Еще раз объясните это своему руководству: пусть периодически меняют состав «групп задач», привлекают всех и сами подают пример, а не отсиживаются в кабинетах.

Пристроившись у стойки бара, Педро украдкой наблюдал за столиком, где сидел капитан. Умей юноша читать по губам, как это делают глухонемые, он бы понял, о чем там идет разговор и что ни с Лилианой, ни с ребятами из «Инженерного училища ВМФ» ему уже не придется увидеться. Впрочем, сейчас Педро занимало другое: как выяснить, с кем встретился капитан? Высокий лоб, седые волосы, судя по костюму, преуспевающий делец. Как только к столику подошел официант со счетом, юноша залпом допил коктейль и поспешил уйти. Вместе с Эдит они видели, как вышел капитан, сел в свой «альфа-ромео» и уехал. Но Седой все не появлялся. Педро даже забеспокоился: нет ли в кафе другого выхода? Наконец в дверях возникла и его плотная фигура. Собеседник капитана взял такси. Они долго ехали за ним по улицам Большого Буэнос-Айреса. Как обычно по воскресеньям, город опустел, и держаться приходилось подальше, рискуя потерять машину из виду. Наконец на проспекте Ривадавия пассажир вышел. Пройдя три квартала пешком, он скрылся в портале старинного пятиэтажного дома.

Дом был жилой, значит, скорее всего здесь квартира Седого.

— Эдит, милая, завтра придется тебя еще немного поэксплуатировать, а то мне с утра нужно обязательно быть в банке. Постарайся проследить, куда Седой отправится на работу. Так мы скорее выясним, кто он. — Педро умоляюще посмотрел на девушку.

Поскольку иного выхода не было, Эдит согласилась попробовать себя в роли сыщика.

Для девушки наступило трудное время. Она несколько раз дежурила на проспекте Ривадавия, но незнакомец в утренние часы из дома не выходил. А тут еще родителей стали все больше беспокоить ее частые отлучки, о причинах которых она отмалчивалась. Если это свидания, то почему не привести молодого человека в дом и не познакомить с ним? Они даже пригрозили, что вообще перестанут отпускать дочь. Наблюдение пришлось прекратить. Педро между тем буквально не находил себе места. Мало того, что ничего толком не удалось выяснить о таинственном капитане, перестал отвечать телефон Лилианы. Звонил он ей только из автоматов: предосторожность, которую она просила соблюдать, чтобы в случае чего не подставить себя по удар. И вот уже педеля как трубку в ее квартире на улице Пинтос никто не берет. Не иначе с ней что-то случилось.

Впрочем, словно сжалившись над Педро, судьба преподнесла приятный сюрприз. Когда вечером, возвращаясь с работы, он вошел в подъезд, его негромко окликнул знакомый голос:

— Привет, Педро.

— Эдуардо, ты?! Откуда?

— Тише. Ты один?

— Один, не беспокойся. Надежнее убежища, чем у меня, все равно не найдешь.

Когда они поднялись в крохотную квартирку, состоявшую из одной лишь комнаты, Педро засыпал друга вопросами:

— Что с тобой случилось? Где ты был? Да рассказывай же…

— Не знаю, с чего начать. — Эдуардо тяжело опустился на стул.

— Да ты, наверное, голоден? — спохватился Педро. — Сейчас я тебя накормлю.

Когда со скромным ужином было покончено, Эдуардо приступил к своему невеселому повествованию:

— Значит, ты видел, как меня увезли? Так вот, ворвавшись в квартиру, они прежде всего оборвали телефон. Мать с сестрой поставили лицом к стене и приказали не разговаривать. Я попытался протестовать, только меня тут же сбили с ног и так саданули сапогом под дых, что чуть язык не откусил. Потом связали и тоже поставили лицом к стене. Потом в квартире перевернули все вверх дном. Ничего, конечно, не нашли, но меня выволокли за волосы на лестницу, а в машине сразу завязали глаза…

Машина часто сворачивала, то замедляя ход, то мчась с бешеной скоростью. Очень скоро Эдуарде потерял всякую ориентировку. В пути тот, что сидел рядом с водителем, связался с кем-то по радиотелефону и доложил об окончании операции. Задержанного привезли, видимо, куда-то на окраину, поскольку не было слышно ни шума машин, ни голосов прохожих. В каком-то темном помещении сняли повязку, вместо нее натянули капюшон и бросили на заскорузлый от нечистот и крови тощий матрац. Разговаривать, вставать и даже двигаться запретили…

— Сначала по смене дневного и электрического света я пытался вести счет дням, но скоро сбился. Зато когда давали поесть, я сумел подсмотреть, что всего на бетонном полу нас было человек пятьдесят. Наконец, не знаю уж, на какой день, меня отвели на допрос в кабинет с матовыми стеклами. Сначала этак вежливо выяснили анкетные данные. Потом приказали раздеться догола, связали за пальцы рук тонким шнурком и подтянули к потолку, чтобы стоял на цыпочках. Примерно через час стали задавать вопросы: кто мои товарищи, где списки других экстремистов, через кого поддерживается связь за границей? Особенно упирали на друзей и знакомых.

Тыльной стороной ладони Эдуардо вытер выступившие на лбу крупные капли пота. Губы у него предательски подергивались.

— Ладно, успокойся, потом поговорим, — попытался остановить друга Педро, видя его состояние.

Но тот повелительно поднял руку, прося не мешать.

— Ты же знаешь, Педро, ни на один из этих вопросов мне нечего было ответить. Но назови я любое имя — и человека ожидало бы то же самое. Поэтому я решил молчать. Тогда меня сняли с «удочки» и привязали к металлической кровати. Включили ток и принялись тыкать проводом в лицо, в виски, в пах. Я перестал что-либо соображать. Кажется, жутко кричал. Боль адская. Потом опять вопросы, «удочка», кровать, вопросы. Обратно в камеру меня приволокли чуть живого. И, сволочи, никому не позволяли даже подойти, чтобы как-то помочь. — Голос Эдуарде дрогнул. Он провел ладонью по лицу. — И так целую неделю. Иногда по два раза в день. В конце концов, вонючий матрац стал казаться мне райской обителью. Не знаю, как и выдержал. Я часто вспоминал тебя, Педро, и больше всего боялся, как бы в полубессознательном состоянии не вырвалось твое имя…

Наверняка кто-то не выдерживал и начинал говорить. Многие сходили с ума. Пытки прекращались только тогда, когда палачи получали необходимые сведения или же убеждались, что продолжать бесполезно. После этого следовало «перемещение». На их языке это означало ликвидировать. Убивали и тех, кто молчал, и тех, кто говорил. Чтобы не оставалось свидетелей…

— Как же тогда тебе удалось выбраться? — перебил Педро, не в силах больше выслушивать ужасные подробности.

— Чудом. В охране был один унтер-офицер, который скрупулезно выполнял все приказания, но никогда не выходил за установленные рамки. Обо мне почему-то забыли. Видимо, я попал в списки «перемещенных», когда еще ликвидировали сразу по нескольку десятков человек. И вот однажды, когда подошла очередь этого унтера «перемещать», он вызвал трех человек, потом тронул меня за локоть: «Пошли, парень». Когда мы вылезли из машины и в темноте двинулись через какой-то лес, он просто взял да толкнул меня в сторону. Я упал и остался лежать. Где-то рядом раздались выстрелы. Тогда я вскочил и побежал. Два дня скрывался в лесу. Не хотелось ни есть, ни пить, только лежать, закрыв глаза и ни о чем не думая…