Сергей Кургинян - Содержательное единство 1994-2000

Это беспрецедентная ситуация, когда объект, слабый, как никогда, начинает подвергаться многократно усиленному давлению. И в ней, в этой ситуации, люди, занятые не чистой аналитикой, а политическим проектированием, стоят перед альтернативой. Одни говорят: "Ну, и пусть будет усилено давление, пусть начнется вся эта система внешних "наездов", может быть, тогда хоть кто-то в России проснется". А если не проснется? Этот "капитал" ведь состоит из бандитов, которые вроде привыкли стрелять. На них "наехали" из ФБР так, как не наезжали никогда и ни на кого, ни на какую Колумбию. А они молчат. Где гарантия, что, если завтра молодые выкормыши Збига включат все технологии своей версии, в России прямо сейчас, в этом году, возникнут субъекты, которые начнут сопротивляться?

Конечно, если "навал" обеспечит кристаллизацию таких субъектов сопротивления, то можно внутренне согласиться, пусть включают. Но если нет? Где гарантии? И что это будут за субъекты? Такая игра слишком рискованна и безответственна, чтобы на нее идти. Поэтому задача состоит в том, чтобы как минимум понимать и увязывать политику в существующем полюсе Тэлботта, а как максимум – простроить что-то здесь, в России, и там, в США, чтобы процесс не перехлестнул сразу в вариант Бжезинского, а уперся в достаточно упругую и дееспособную систему.

Мне задают вопрос: "Что это за классы технологий, применяемые Бжезинским, и почему они так опасны?" Есть два типа технологий – обратимые и необратимые. Я абсолютно согласен с тем, что говорит Глазьев, что даже "обратимые" технологии Тэлботта втягивают страну в предколониальное состояние. Это действительно так. Но если в стране существует социальное вещество, которое в принципе способно отреагировать на чужие технологии и дать отпор, то очень важно – являются технологии обратимыми или необратимыми.

Если есть целостная страна, нет акта о безоговорочной капитуляции, есть возможность гражданской самоорганизации, есть совокупные, хотя бы остаточные (я это прекрасно понимаю) потенциалы, есть сопротивление угасанию и т.д. – это еще не необратимо. Если социальная перекристаллизация общества возможна и возможен мобилизационный импульс, тогда все перечисленное бесценно, как залог возрождения. А необратимые технологии как раз и наносят удар по всему этому. Сразу оговорю, что вопрос перед нашими противниками и нами стоит одинаковый. Агрессивная форсированная атака может создать здесь некое сопротивление, и этого боятся, говорят "этого не нужно".

Но агрессивная форсированная атака может и не встретить сопротивления. Поэтому я, рассуждая с точки зрения политического планирования, не рискую говорить, что этот вариант благоприятный. Однако, кроме таких "лобовых" рассуждений, если следовать технологиям Бжезинского, появляются и самые странные гипотезы. Допустим, сегодня нет акта о безоговорочной капитуляции России, а завтра криминализация РФ движется дальше. А акт о капитуляции нужен. И именно о безоговорочной, чтобы иметь возможность делить территории. Тогда в какой-то момент в России организуется псевдосопротивление, возникает некая псевдовспышка. Выходит во власть нечто такое… странное, но очень угрожающее, что "дергается", предположим, недели три-четыре. А на пятой неделе это "нечто" как следует прижимают к стенке, и "оно" подписывает то, что нужно США. С этого момента все обрушивается именно необратимо и условия для восстановления исчезают, по крайней мере, на очень длительный срок.

5. Если исправить имена

В ситуации фантастического отсутствия политических сил, сосредоточенно и стратегически противостоящих описанным сценариям, я могу предположить любой, самый замысловатый вариант развития событий. Я, например, готов себе представить в перспективе некие глубокие альянсы между выдающимися деятелями нашей оппозиции и лично Чубайсом. Для меня в этом нет ничего невозможного. В условиях, когда альянсы могут складываться как угодно и с кем угодно, особенно требуется стратегическая бдительность. Мало ли, что завтра будет.

Почему я так цинично и пессимистически рассуждаю? Чуть не вся элита занята вопросом: сажать Коха – не сажать Коха, медленнее сажать или быстрее, кто кого "давит" и "кто под кого ложится"? Посаженный Кох – оставленный Чубайс. Посаженный Кох – снятый Чубайс. Как же, ведь нужно рассмотреть все возможные варианты! Но вот все! Сбылась, как говорят, "мечта идиота". Ну, все? Кох почти посажен, Чубайс остается. Да нет, оказывается, еще не все! Коха выгнали, Чубайса держат в полуживом состоянии. Все сразу понимают: начинает наступать группа Черномырдина (или те, по отношению к кому Черномырдин лишь член группы, а не ее руководитель). Но нельзя же оставить "поле Чубайса" им! Тогда начинают "мочалить" и эту группу. В итоге оказывается, что у нас есть взаимно измочаленные группы, которые вообще ничего политически "не могут". С Немцовым уже сделали все, что хотели. Чубайс еле-еле держится на плаву. И его главные оппоненты, видимо, тоже должны вскоре стать такими же.

Тактически наш президент, этот "гений тактики всех времен и народов", вновь торжествует. Его конкуренты окажутся в очередной раз "там, где им и полагается быть". Но у него нет никакого мобилизационного потенциала. С "этим" уже работать нельзя! С "этим" можно только сидеть и смотреть, что будет дальше. Сидеть можно, не опасаясь за власть, а работать – невозможно. И, представьте, именно в этот момент, все о чем я говорил в предыдущей части, вдруг начнет происходить?

Кстати, мы ведь существуем не в ситуации одиночества нашей страны и выборов 2000-го года. О выборах 2000-го года говорят так много, будто они состоятся завтра. И это не только потому, что думают, что они будут не в 2000-ом году, а раньше. Выборы 2000-го года – это страшно важная вещь. Потому что если президент Ельцин может сказать, будет он участвовать в этой борьбе или же не будет, то президент Клинтон так сказать не может. Обидно, наверное, но факт. А в условиях всего, что я ранее описал, изменение власти в США в 2000-ом году не может не сказаться на условиях изменений власти в Москве.

И Борис Николаевич не устраивает не только вялых противников или "полусторонников" из думской оппозиции в России. Он не устраивает совсем другие силы. Если там пойдет после 2000г. речь о жестких технологиях Збига, то зачем им нужен Ельцин? Тогда нужен какой-нибудь заполошный генерал, который подергается и покажет, что Россия – страна для всех страшно опасная и что с ней нужно и можно общаться только в "ежовых рукавицах".

Но пока что у нас есть президент Ельцин, который выступает и говорит: "Усилить регулирующую роль государства в российской экономике". Я пытаюсь отнестись к этому не как к пустой фразе, которую кто-то написал и кто-то озвучил, а по законам некоей формальной политической логики, показанной на рисунке4. Я спрашиваю себя: "А есть ли государство, роль которого нужно усилить в экономике? Есть ли механизмы, с помощью которых можно усиливать его роль? Что это за механизмы? Есть ли экономика, по отношению к которой надо что-то там регулировать?" Поскольку мне кажется, что можно без особых натяжек сказать: нет ни первого, ни второго, ни третьего, то фраза президента моей страны звучит для меня уже просто комически. Человек, у которого нет государства, нет механизма для усиления или ослабления его роли и нет экономики, кричит о том, что надо усилить роль одного отсутствующего в другом с помощью отсутствующего третьего.