Сергей Кургинян - Содержательное единство 2001-2006

Переходя от автобуса к социальным системам – что мы имеем? Мы имеем необходимость теоретического (идеологического, публицистического) "наезда" на всякое движение вообще. Поскольку речь идет о социальных системах, то "наезжать" требуется на социальное, то есть историческое, движение. На историю как таковую. На прогресс. При этом расположившимся в бывшем средстве передвижения бомжам надо доказать, что их отказ от каких-то там, понимаешь, поездок есть мудрость. А на кого опереться в таких доказательствах? Есть ли тут абсолютный авторитет? Он есть, и он достаточно общеизвестен.

Абсолютным авторитетом в вопросе о таком "отказе ехать" является не кто-нибудь, а Платон. Есть масса вопросов, в которых я не просто не согласен с Карлом Поппером. Я во всех этих вопросах Поппера считаю и врагом, и клеветником. Это касается, кстати, не Маркса (есть соблазн интерпретировать такое отношение к Попперу как приверженность марксизму). С Марксом Поппер как раз обращается нормально. То есть уважительно и критически. То, что критически, – так ради бога. На критику можно ответить критикой критики. Главное, что уважительно.

А вот та экстремальная неуважительность, которую Поппер активно использует в псевдодискуссии с Гегелем или тем же Платоном, – это уже другое. Это инквизиция, психологическая репрессия, "Вышинский наизнанку" – как хотите. И это то, что наша интеллигенция потом с отвратительной, подражательной активностью использовала в борьбе с "совком" и "совками".

Но нельзя, чтобы те или иные чувства (например, законное, как мне представляется, отвращение к такому тону и таким средствам полемики) мешали разуму видеть "точки истины" в любом потоке агитпроповских восклицаний. Когда Поппер (уважающий Платона все же больше, чем Гегеля, хотя и меньше, чем Маркса) говорит о сверхзадаче Платона, он, безусловно, прав. И не один он об этом говорит. И сам Платон, по большому счету, такой сверхзадачи не скрывал от тех, кому адресовал свои интеллектуальные мессиджи.

Сверзадача Платона была проста, как апельсин, и одновременно невероятно сложна. Коль скоро "золотой век" все равно позади и любое дальнейшее движение есть движение в сторону от "золотого века", то есть отпадение и ухудшение, то… То надо прекратить движение вообще! С помощью чего? С помощью государства!

Если для кого-то государство – это автобус, движущийся по дорогам истории к некой провиденциальной цели, то для Платона государство – это автобус без колес, превращенный (причем активно превращенный) из средства передвижения в дом на свалке Истории. И вдобавок окруженный всеми возможными защитами. А ну как кто-то попытается приделать этому автобусу колеса и заставить его снова того… би-би…

Кто-то скажет мне, что в эпоху Платона не было автобусов… Соглашусь. И дружески посоветую этому "кому-то" отныне читать не меня, а другого автора, с менее буйным воображением. Засим продолжу.

Как сделать, чтобы автобус перестал двигаться? Его надо лишить энергии. Это и есть главная идея Платона. Для любителей исторической строгости сделаю скидку и предположу, что Платон хотел не слить бензин из двигателей автобуса (самолета, ракеты), а выпрячь лошадей из исторического возка. В любом случае, главный враг Платона – энергия. Имеется в виду историческая энергия. Энергия, способная включить двигатели и начать движение.

Вскоре мы уже сможем возвратиться от метафор к теоретическим обобщениям. И что ракета, что возок – нам станет уже неважно. А пока продолжу рассуждать с опорой на метафорическую диалектику.

Предположим, что вы бомж. И живете в автобусе. И точно знаете, что никуда он двигаться не будет. Предположим далее, что вам не так важно этот автобус продолжать раскрадывать (дербанить). Вам просто хочется не превращаться из привилегированного бомжа в автобусе в обычного жалкого бомжа на улице. Как вы себя в этом случае поведете? Вы же понимаете, что у автобуса когда-нибудь крыша прохудится. Что днище ржавеет. И что, вообще, автобус – не дом, а нечто совсем другое. Ну, обосновали вы, что он – дом. Ну, раскритиковали движение вообще (по принципу "виноград зелен"). Дальше-то что? Как вам этот автобус сберегать в качестве псевдодома?

Вам надо охранять его от энергии. Поскольку любая энергия этот псевдодом может только расшатать. Если вдобавок вы уже видели, как энергия разваливает огромные (и любимые вами, в чем я солидарен) автобусы… Видели, как эти вопящие толпы с их "Мы ждем перемен!" растаптывают идеальное во имя животной страсти к обретению новой и якобы более полноценной кормушки… Тогда, являетесь ли вы Платоном, который на все это смотрит из своего аристократического дома, или, например, зампредом КГБ СССР… или кем-то еще… вы все равно можете заглотить наживку исторического платонизма. И возненавидеть не данную конкретную скотскую форму исторического (а на самом деле контристорического) движения, а историческое движение как таковое.

И это, конечно же, соблазн. Капитуляция под видом охранительства. Аристократ эпохи Платона, русский помещик-феодал эпохи заката великой империи, поздний советский номенклатурщик, "эрэфовский" псевдоконсерватор… Все они боятся энергии. И относятся к ней как к чему-то греховному (вспомним уже упомянутое бисмарковское: "Революция ненавистна, как грех").

Есть ли при этом в таких людях нечто сильное? Безусловно. Сила их в том, что они любят форму. И понимают: их форма дряхлая. Введение в этот сосуд любой энергии заведомо разбивает сосуд. Отсюда любовь к сосуду автоматически превращается в ненависть к энергии.

Это очень опасный автоматизм. При этом очень непростой. Лукавый. С кем-то происходит неощущаемая подмена. А кто-то играет подобными подменами в очень грязных целях. И тут – поди еще, разберись.

Вот мы и вернулись от метафор к нашей исходной теоретической коллизии, связанной с соотношением формы и содержания. Чем более явно иссякает содержание – тем дряхлее форма. И тем выше охранительность: "Не подпускайте к этой форме энергию! А то форма рухнет!"

Именно в этом упрекали Победоносцева и Александра III. Там этот упрек был не вполне справедлив, поскольку речь шла о том, чтобы "подморозить", а после этого что-то делать. Гораздо хуже, когда речь идет о том, чтобы "заморозить" – и все. Проводят параллели между Победоносцевым и Александром III и другим поздним тандемом (Суслов – Брежнев). Но и тут упрек не носит абсолютного характера.

Абсолютный характер все это носит у Шиллера, когда Дон Филипп спрашивает у Инквизитора: "Кому передать державу, дело?" А Инквизитор отвечает: "Тлению, но не свободе".

Это уже не Суслов – Брежнев. И не Победоносцев – Александр III в том виде, в каком мы их привычно понимаем. Если же мы их неправильно понимаем (многие "новые левые" называли Суслова "убийцей смысла"), то надо отдавать себе отчет в том, куда направить острие переосмысления. Потому что за таким "тленью, но не свободе" обязательно будет: "Во имя справедливости извечной Сын Божий был распят". Великий Инквизитор Шиллера и Великий Инквизитор Достоевского следуют друг за другом. Охранительность, превращенная в преклонение перед тлением, должна питаться энергией тления. Эгрегором тления, если хотите. Отсюда только шаг до Повелителя Мух.