Сергей Кара-Мурза - Русская матрица: Будет ли перезагрузка?

В результате наше предпринимательство явилось на свет с тяжелой родовой травмой. Наша номенклатура, которая «принимала роды», пользуясь щипцами, сразу повредила голову новорожденному.

Уже само то, что сейчас у нас тщательно и даже с напором внедряется понятие «российский бизнес», подтверждает сказанное выше. Принято говорить: «бизнес — и ничего личного». Но что значит «ничего личного»? Никаких личных нравственных обязательств? И что такое собственно бизнес?

Бизнес — это понятие сугубо англосаксонское и сравнительно недавнее. К примеру, в католической части Европы используется понятие «эмпресарио» (empresario — исп. предприниматель, empresa — предприятие, начинание), а не «бизнесмен». Причем предпринимательство — это всегда созидание, а предприятие — это не вещь, а процесс, тесно переплетенный с национальной и с социальной ответственностью.

Бизнес — это формационный термин, в пространстве и времени заданное понятие, возникшее в буржуазном обществе. Предпринимательство — это термин цивилизационный. Уже начиная с раннего Средневековья мы знаем большие предприятия и большое предпринимательство. Создание, скажем, банковской системы в крестовых походах было проникнуто религиозным сознанием, чем банкиры-крестоносцы отличались от париев финансовой системы — ростовщиков. Средневековое ремесленное предприятие было проникнуто мессианским духом, например, архитекторы и каменщики за два века покрыли всю Европу соборами.

Или возьмем русский старообрядческий капитализм. Деньги, накопленные в общинах старообрядцев за долгое время, давались честным и умелым личностям, чтобы они создавали современную промышленность России.

В Новое время на Западе предприниматель стал религиозным подвижником, предпринимательство было формой служения Богу, возникло как «профессия». Раньше понятие «профессия» прилагалось только к священникам, а теперь возникли еще две профессии — предприниматель и ученый, у них структура мировоззренческого фундамента во многом совпадала. В этом отношении книга Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» важнее для понимания предпринимательства и капитализма, чем «Капитал» Карла Маркса.

К примеру, Япония, когда ей надо было модернизировать хозяйство, создавать современную промышленность, отправила самураев учиться на предпринимателей, а ремесленников — на инженеров. Это была также форма служения, практически программа реализации национальной идеи. А социальную форму для этого нашли в типе контракта XI века — контракта между самураями, ремесленниками и крестьянами. И возникла совершенно другая форма, совершенно другое хозяйство, непохожее на западный вариант капитализма.

То есть собственно предпринимательство было повсюду и, наверное, всегда. Включая, кстати, и советское время. Например, академик Сергей Королев — крупный советский предприниматель, который ухватывал именно самые главные нервы предпринимательства и «встраивал» его в контекст реальности — и социальной, и политической, и геополитической, и даже мистической.

Предпринимательство, подчеркнем, всегда предполагает в себе духовно-нравственный проект, а не только экономический. Легитимизируется оно в национальном массовом сознании через обе части — и через успех экономический, и через успех духовный. Обе эти части — необходимые элементы для достижения легитимности, без них не рождаются ни авторитет, ни уважение. А без легитимности невозможно ждать успеха, особенно — долговременного. Заставить себя любить и уважать невозможно. Предпринимательство должно это знать и искать способы соответствовать.

В России это было осмыслено своеобразно, в начале 1990-х годов появилось даже понятие «новые русские», которые вроде как претендовали на то, что нарождающееся бизнес-сообщество это и есть новый народ, тот самый, которому адресованы демократические права. А все остальные — пусть даже их будет 90% населения — это уже охлос.

На первых порах предпринимательство выполняло чуждую для него функцию — разрушения, как признал Владимир Путин в одном из посланий нации: «Этот этап, 1990-е годы, был периодом разрушения, сноса старого здания». Страна в этом процессе потеряла половину своего экономического потенциала. И эту чужеродную функцию — угробить экономический потенциал — взяло на себя нарождающееся российское предпринимательство. Вот какую родовую травму предстоит как-то лечить.

Рекрутирование людей в предпринимательство — было процессом номенклатурным. И пошел он не так, как ожидалось. Довольно быстро в него включились теневые и даже преступные силы, окрепшие во время перестройки. Наши криминалисты знали, какая группировка какие предприятия получит. К примеру, Каха Бендукидзе, комсомольский работник, аспирант-биохимик из Тбилисского университета, получил «Уралмаш». В интервью английской газете «Файненшл таймс» он говорил: «Мы получили «Уралмаш» за одну сотую его стоимости». Неправда! Не за сотую, а за одну тысячную стоимости — и в первый же год чистая прибыль составила 20 млн. долл. Таких примеров много.

Заметим, что этому процессу не предшествовала — самый трудный этап, изъятие собственности у прежнего собственника, у нации. Ведь государство было только управляющим промышленности, а вовсе не собственником.

Промышленность России, в отличие от промышленности, построенной на Западе за 200 лет, создавалась в условиях форсированной индустриализации, буквально на костях двух поколений, которые все силы вложили в это, не требуя вознаграждения. А теперь и потомков лишили этого наследства.

Старикам или их прямым потомкам пришлось наблюдать, как эти заводы, которые для них имели священную компоненту, передаются кахам бендукидзе, которые сами-то и гвоздя забить не умеют, никакой любви к этим предприятиям не испытывают, да и производства вообще не любят.

В то же время были экспроприированы около 450 млрд. долларов сбережений населения. Это еще одна жертва на алтарь финансирования общности российских бизнесменов. Вот эти насильственные изъятия и отягощают современный российский бизнес, тянутся за ним, отравляя отношения с обществом.

Сразу после приватизации расчленили предприятия, каждое в среднем на 6 частей. То есть те целостные системы, которые строились изначально как комбинаты, из сиюминутных соображений (превратить в ликвидность) были расчленены. Это сразу ударило по промышленности, изуродовало ее технологическую базу. А следом были выдавлены в челноки и ларечники 10 млн. рабочих и инженеров — кадровый золотой фонд России. Так новые собственники, предприниматели, стали агентами разрушения.