Джозеф Стиглиц - Ревущие девяностые. Семена развала

Сегодня информация играет гораздо большую роль, чем когда-либо. Если Интернет был в каком-то смысле демократической силой, то рост концентрации СМИ, охватывающий одну страну за другой, сильно подорвал реальную демократию. В России мы наблюдаем самый крайний случай: на смену контролируемому государством телевидению пришло контролируемое олигархами, а затем оно было вновь поставлено под контроль государства. В то же время в период девяностых годов ограничения на концентрацию СМИ были ослаблены. В Соединенных Штатах мы имели возможность потребовать от теле- и радиостанций, чтобы они в обмен на право пользования общественным эфиром обеспечивали широкое освещение избирательных кампаний на справедливой основе; это можно было провести так, что роль пожертвований в предвыборной борьбе снизилась бы достаточно существенно. Но такая реформа не отвечала ни интересам СМИ, зарабатывающих на рекламе, ни корпораций, зарабатывающих на власти, которую они приобретали, финансируя избирательные кампании. Хотя у нас и нет открытой купли-продажи голосов, те, кто добивался политического рынка, где продавались бы и покупались политики, сегодня празднуют победу.

За последние тридцать лет было сделано три крупных шага в направлении повышения электоральной демократии {135} . И отчасти благодаря этим успехам мы сегодня знаем, что нам еще нужно сделать. Афроамериканцы, которых в значительной части Соединенных Штатов не допускали до избирательных урн (и даже сегодня есть места, где им чинят помехи), могут сегодня участвовать в выборах. Мы должны были бы облегчить процедуру регистрации избирателей, и Клинтон попытался сделать это, но были и те, кто хотел усложнить ее. В то же время демократия означает нечто большее, чем периодически проводимые выборы. Она включает осмысленное участие в принятии решений, сознательный процесс, в котором заслушиваются и принимаются во внимание разные взгляды и высказывания. Укрепление нашей демократии есть осмысленный процесс. Негосударственные организации (НГО) сейчас играют более важную роль, чем полвека назад, и создание Интернета усилило гражданское общество не только в Соединенных Штатах, но и во всем мире. Гражданское общество имеет несколько поучительных достижений, например, заключение Договора о запрещении противопехотных мин в 1997 г. [133], несмотря на сопротивление Соединенных Штатов и в особенности министерства обороны, а в 2000 г. Юбилейное движение [134]добилось списания долгов более чем двадцати странам, в то время как в МВФ в течение предшествующих трех лет сильно противодействовал облегчению долгового бремени этих стран. Осмысленное участие в принятии решений требует образованности и информированности граждан. Закон о свободе информации (1966) хотя и несовершенен, но все же предоставляет рядовым американским гражданам право на информацию о том, что делает их правительство. Без этого Закона они бы такого права не имели. Тем не менее большие области остаются засекреченными, и, как утверждал покойной сенатор Даниэль Патрик Мойнихен (Daniel Patrick Moynichen), гораздо более обширными, чем того требуют интересы национальной безопасности. Свобода слова и свобода печати являются общепризнанными основными правами; но эти права могут сыграть свою роль только в условиях, когда индивидуумы знают, что делает их правительство. Существует фундаментальное право знать. К сожалению, за последние несколько лет область государственных тайн расширилась. Даже лопнув, «мыльный пузырь» оставил нам наследство: беспрецедентное неравенство и новую значительную когорту мультимиллиардеров. Общества со значительным уровнем неравенства функционируют по-другому, чем более эгалитарные общества — хотя бы потому, что разница в экономической силе неизбежно преобразуется в разницу в силе политической. Мы уже наблюдали некоторые проявления этого, когда было проведено снижение налогов в 2001 г. В частности, отменен налог на наследование, что составляло часть пакета налоговых снижений 2001 г. Это обосновывалось интересами общества, однако аргументация при более тщательном рассмотрении оказалась несостоятельной: становилось очевидным, что это снижение налогов было просто попыткой богатых отдавать как можно меньшую часть своего богатства. Например утверждалось, что налог на наследование особенно сильно бьет по малому бизнесу, где наследники вынуждены продавать предприятия. Но эту проблему легко можно было решить путем повышения вычета из налогооблагаемой базы для супружеской пары с нынешнего уровня в 1,2 млн долларов до, например, 10 млн долларов, что исключило бы из сферы действия этого налога всех американцев, кроме самых богатых, и фактически весь мелкий бизнес. Аргумент, что этот налог подавляет инициативу, был патентованным средством самообслуживания. Сколько миллиардеров из Интеренет-коммерции отказалось бы от создания своей компании, если бы государство стало изымать, например, 40 процентов от части их богатства, превышающего 10 млн долларов? Выигрыши — и проигрыши — в этой игре были такие, какие и не снились в самом диком сне; предпринимателями двигал азарт созидания. Консервативные силы с огромным богатством и ненасытной алчностью вступили в игру за полную отмену налога на наследование — и добились ее. Но на кону было нечто большее, чем это, как признавали даже многие из богатейших людей Америки. Появление нового класса сверхбогатых, наследовавших свое богатство от своих родителей и дедов, изменило бы саму сущность нашего общества. Уже сейчас фактические данные показывают, что американская мечта, в которой бедняк в лохмотьях становится миллионером, притча в стиле Горацио Алджера, стала большей частью мифом. Вертикальная экономическая мобильность стала крайне ограниченной. Отмена налога на наследуемое имущество еще более закрепила бы эти сдвиги, создав новое «классовое» общество, в основе которого лежала бы не знатность происхождения, как в Европе, а Золотая лихорадка Ревущих девяностых. На самом деле налог на наследование был в формировании американского общества положительной силой, он поощрял создание фондов и частных университетов, игравших такую важную роль в общественной жизни и содействовавших успехам страны.

Отмена налога произошла как раз в тот момент, когда выяснилось, что большая часть богатства, казалось бы, созданного в период Ревущих девяностых, не более чем фантом, что большая часть богатства — «краденая» собственность и приобретена она с помощью дезинформирующего бухгалтерского учета и налогового жульничества, причем все это происходило в обстановке полного провала плохого корпоративного управления, из рук вон плохого корпоративного управления. Но те немногие счастливцы, кому удалось прикарманить огромные деньги, образовали базу для основания новых династий. Железнодорожные бароны девятнадцатого века по крайней мере оставили стране в наследство железнодорожную сеть, осязаемый капитал. Дороги связали между собой разные регионы страны и активизировали экономический рост. А что составляет наследство столь многих миллионеров и миллиардеров из Интернет-коммерции, высшего менеджмента Энрон, УорлдКом, Глобал Кроссинг, Аделфи и других, кроме «ужастиков», которые будут передаваться из поколения в поколение?