Сергей Кургинян - Суд времени. Выпуски № 01-11

Левицкий:Он виноват… Вы помните Африканскую войну?

Сванидзе:Свидетель, я обязан Вам сказать, что защитник не обязан помнить Африканскую войну.

Млечин:Он точно не помнит!

Левицкий:Он, если историк, знаток Цезаря, он должен помнить!

Кургинян:Я — историк? Я — не историк. Я тут с удовольствием учусь у историков. У меня, в исторической семье, в которой я родился, говорили ТацИт, по-французски. А теперь я буду говорить ТАцит.

Левицкий:В одной битве в Африканскую войну погибло 80 тысяч граждан. Цезарь лично приказал уничтожить весь сенат республиканский в изгнании, 300 человек. Все практически патрицианские роды были вырезаны, осталось несколько десятков патрицианских родов.

Кургинян:Давайте сейчас разберемся с пресловутым конем. Скажите, пожалуйста, кто ввел коня в сенат?

Левицкий:Я не помню, давно было. Я не обязан помнить, как говорит судья.

Кургинян:Вот это высокоисторически! Его ввел император Калигула…

Левицкий:Точно так же, как Вы Африканскую войну не должны помнить.

Кургинян:Калигула. Поскольку это знают все, кто знает русскую поэзию:

Левицкий:Вспомнили! Скоро и Африканскую войну вспомните!

Кургинян:Итак, его зовут Калигула. До тех пор Цезарю и в страшном сне не могло присниться не только коня ввести, но и недостаточно интеллектуальных людей в сенат. Он жалел всех своих врагов. Он погиб от рук тех, кого спас. При чем тут Цезарь и конь? Это и есть классический метод диалога а ля Шукшин «срезал», когда одним людям шьют, прошу прощения, дела других.

Сванидзе:Спасибо. Ваше время истекло. Сергей Ервандович, могу я задать уточняющий вопрос: нужно ли так понять, что Гай Юлий Цезарь, несомненно, человек огромного масштаба, был величайшим гуманистом, исходя из того, что Вы сказали?

Кургинян:Понимаете, они все были «странные» гуманисты в то время. Я мечтаю написать историю менталитетов, если у меня останется время в жизни. Менталитеты разные. Мне кажется, что по той эпохе по отношению к Сулле и Марию, по отношению к тому, что там творилось, он — фантастически тонкая личность! И мягкая.

Сванидзе:Т. е. были ребята и покруче.

Кургинян:Не просто! Понимаете, всё-таки он — один из них, потом он ещё солдат. Одно дело — Мандельштам, другое дело —…

Сванидзе:Спасибо. Ваш вопрос Вашим свидетелям.

Кургинян:Передайте одно доказательство. Плутарх.

Материалы по делу.

Плутарх. Сравнительное жизнеописание. «Именно так в Риме в те времена, при полной развращенности народа и болезненном расстройстве государственной власти, появляются то один, то другой могущественный властитель, и нет ничего удивительного в том, что Сулла пришел к власти, если Главции и Сатурнины изгоняли из города Метеллов, если в Народном собрании убивали консульских сыновей, если чуть что брались за оружие, серебром и золотом подкупая воинов, огнем и мечом устанавливая законы, силой подавляя несогласных. А Сулла, раз только поставленный над войском, десять лет подряд не выпускал из рук оружия, назначая себя то консулом, то проконсулом, то диктатором и всегда оставаясь тираном». (Сулла, 39)

Кургинян:Скажите, вот факты эти все, вот цифры, устали мы от них, мы хотим знать цифры от высоких профессионалов, что там происходило?

Кудрявцева:По моему мнению, самая страшная моральная деградация, самый страшный упадок нравов происходит тогда, когда в обществе царит террор. Цезарь проводил политику милосердия. Поэтому говорить о том, что он повинен в моральной деградации римского общества, по меньшей мере, не корректно. Кроме того, если приводить свидетельства современников о том, что в римском обществе не всё в порядке с нравами, об этом уже давно было известно. Современник Цезаря, не Тацит, а именно современник Цезаря — Гай Саллюстий четко дал диагноз, описание. Два самых страшных порока, которые разъедали римское общество и прежде всего сенат, сенатскую олигархию, — это честолюбие, неумеренная погоня за почетными должностями, за почетным положением, и коррупция. Та самая коррупция, от которой мы с вами тоже страдаем.

Кургинян:Прошу прощения, Вы так блестяще говорите, что мне абсолютно не хочется останавливать. Но я хотел бы второму свидетелю дать возможность.

Никишин:Историк Тит Ливий писал как раз об этом времени, что «мы не в состоянии выносить ни саму болезнь, ни лекарство от неё». Я хочу сказать, что единовластие было абсолютно запрограммировано, абсолютно естественно. И если мы предоставим слово античным авторам, а не будем сами судить и добавлять свои домыслы, то мы увидим, что и Тацит, и Светоний, и Сенека поддерживают идею единовластия. Т. е. вопрос стоял только в том, насколько добродетелен будет носитель этой власти. А Цезарь был не худшим из всех. Он проводил политику клеменце, милосердия, а единовластие было необходимо в интересах большинства и в целях безопасности, как пишет тот же Корнелий Тацит.

Сванидзе:Я могу задать уточняющий вопрос уважаемой Татьяне Владимировне? Вы упомянули страшные пороки Римской республики: честолюбие и коррупция. Даже ужас какой-то воцарился в зале. Вы считаете, что любое общество, любое государство, которое страдает теми же пороками, нужно сразу же менять в нем форму правления?

Кудрявцева:Вы меня немножко не передергивайте! Мы говорили не о пороках республики, а о моральной деградации римского государства. Римская республика могла быть реформирована, такие предложения поступали. Римский сенат, в руках которого реально находилась власть, отказывался от любых попыток реформировать государственный строй. Почему — вопрос сложный. В формате этой передачи не объяснить. Но один только пример: по латыни res nova — новые дела — означает переворот. Это пресловутая консервативность римского сознания, доведенная до логического конца, т. е. до абсурда. Не менять, вот есть нравы предков, есть традиция, мы будем держаться за неё всеми зубами и ногами, хотя у нас уже совсем другое государство. Не маленький город-государство, а огромная территориальная держава.

Сванидзе:Спасибо. Я понял. Благодарю за блистательный комментарий, это для меня было действительно интересно и важно.

Пожалуйста, со стороны обвинения вопросы свидетелям защиты.

Млечин:Да, вопрос о нравах в Риме — это вопрос интересный. И сам Цезарь тоже был не образцом морали. Что-то, я помню, его современники рассказывали, как теперь говорят, о его нетрадиционных сексуальных приключениях, о том, с какими замечательными деньгами он возвращался, поправив материальное положение, из различных военных походов. Потом он, конечно, делился, это большое достижение.