Сергей Кургинян - Суд времени. Выпуски № 23-34

Кургинян: И что?

Возглас с места: Этого не было!

Пивоваров:Это было! Это, во-первых, было. Во вторых,…

Кургинян: Главный вопрос заключается в том, что мы должны разобрать насколько это реальные факты, первое, и второе, это только значит, что Сталин более глубоко сопрягал советский и досоветский период…

Пивоваров:И пил он в день парада Победы на приеме в Кремле за русский народ, а не за советский народ.

Кургинян: Ну и что?

Пивоваров:Я думаю, что товарищ Сталин, как гениальный злодей, он, в общем-то, понимал, где правда-матка и на что нужно опираться….

Кургинян: Т. е. теперь Вы хотите опереться на товарища Сталина?

Пивоваров:А почему бы и нет?

Кургинян: «А почему бы и нет?». Давайте…

Сванидзе: Спасибо

Кургинян: Я хотел бы сказать, что советский человек и то, что сформировалось в нем из общеисторических тенденций предыдущего времени — это очень серьезный вопрос. Советский поэт Андрей Вознесенский написал: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек». Да? Но перед этим есть великие строки Блока:

Так что угрожает человеку? Вот этому человеку при советской эпохе, человеку 20-го века, о котором пишет Блок. Отчуждение, гигантское отчуждение от себя. Производительные силы, прогресс, который сам уничтожает и человека. И лучшие умы мира задумались об одном: о том, как продолжить прогресс, но сделать так, чтобы он не уничтожал человека. Не приводил к этому тотальному отчуждению. Но только Маркс сказал: будут новые отношения и будет продолжен прогресс. И тогда русская мысль схватилась за Маркса, как за надежду соединения прогресса со спасением человека от отчуждения. И вот доказательство. Пожалуйста, № 1.

Материалы по делу.

Из статьи Николая Бердяева «Человек и машина»: «Не будет преувеличением сказать, что вопрос о технике стал вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. Подмена целей в жизни техническими средствами может означать умаление и угашение духа, и так это и происходит. Одно из определений человека как homo faber уже свидетельствует о подмене целей жизни средствами жизни». Н. Бердяев. Человек и машина // Путь. — 1933. - № 38.

Кургинян: Понятно, что уже стоит огромная проблема.

№ 2, пожалуйста.

Материалы по делу.

Из статьи Эриха Фромма «Человек одинок»: «Отчуждение — вот участь отдельного человека при капитализме. Человек становится чужим самому себе. Он как бы „отстраняется“, отделяется от себя. Он перестает быть центром собственного мира, хозяином своих поступков; наоборот — эти поступки и их последствия подчиняют его себе, им он повинуется и порой даже превращает их в некий культ».

Кургинян: Значит, все кричат на Западе: «Отчуждение, отчуждение! Надо что-то сделать!» Это подхватывает русская мысль. Вот еще один пример, № 3.

Материалы по делу.

Из книги Антуана де Сент-Экзюпери «Военный летчик»: «Собор есть нечто иное, нежели просто нагромождение камней. Но, постепенно, забывая о Человеке, мы ограничили нашу мораль проблемами отдельной личности. Мы стали требовать от каждого, чтоб он не ущемлял свободу другого. От каждого камня, чтобы он не ущемлял другой камень. Разумеется, они не наносят друг другу ущерба, когда в беспорядке валяются в поле. Но они наносят ущерб собору, который они могли бы составить и который взамен наделил бы смыслом каждый из них». Антуан де Сент-Экзюпери. Военный летчик. Париж, 1942.

Кургинян: «Взамен наделил бы смыслом каждый из них». Экзюпери — это католическая такая линия, это никак не линия наша, православная. Это, так сказать, Паскаль и дальше со всеми остановками. Но смысл заключается в том, что и тут та же проблема. Так вот какой великий вопрос породил ответ в виде русской революции, восторгавшей мир, и вот какой великий вопрос породил советского человека. А теперь я хотел бы предоставить слово Сергею Борисовичу Чернышеву, директору Русского института. Пожалуйста.

Сергей Чернышев, экономист, директор Русского института: Мне кажется, что, на самом деле, по большому счету, все, что мы могли бы сделать сегодня с советским человеком — это о нем помолчать. Потому что пока мы понятийно немы, у нас нет масштаба, нет слов, чтобы понять, что это такое. Мне кажется, что не только 70 лет, не только русская история, но и вся история человечества нужна нам, для того, чтобы понять простую картинку. Но, поскольку мы на телевидении, я просто приведу картинку из Платона.

Человека окружают, по большому счету, социально три сущности: это вещи, это отношения между людьми и это идеи. И у Платона было, как вы помните, три типа государства и три сословия. Это мир ремесленников, где ремесленники, имеющие дело с вещами, — главные. Это мир стражей государства, где главные — те, кто работает с отношениями. И это, наконец, мир мудрецов. Идеальное государство Платона, где мудрецы созерцают эйдосы, там нарисовано, что нужно делать, они объясняют стражам, какие отношения нужно установить между людьми, которые производят, те идут к ремесленникам — и возникает идеальное государство.

Весь смысл огромного 20-го века, из которого мы не выпутались — это… в этом термине старого Платона: переход из мира ремесленников, из государств ремесленников в государство стражи. Он под государством имел в виду общество. Люди начинают учиться работать с отношениями.

Сванидзе: Завершайте, Сергей Борисович.

Чернышев:Они вышли из предела вещей, они сделали супервещь — такую, как капитал. Капитал породил разрушительные циклы, и теперь первые стражи во всем мире пытаются разобраться, что с ним делать. Управление капитализацией. Россия — одна из стран в этом масштабном движении. Это и Америка Рузвельта …

Кургинян: Сергей Борисович, я так понимаю, что русские искали этот ответ, опираясь на свой досоветский опыт, и они что-то там нашли.

Чернышев:Каждый — на свой.

Кургинян: Спасибо. Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас. Можете задать вопрос стороне защиты.

Млечин: Сергей Борисович, может быть, кто-то и всерьез до революции думал о появлении нового человека. Но давайте посмотрим, что произошло. Сначала четыре года войны, первой мировой. Мы тут говорили, каким страшным бедствием она стала для человека, как легко слетел этот покров цивилизованности, как людей превращали в убийц и в жертв убийств. И с этим страшным тяжелым опытом человек вернулся домой. Что он здесь застает? Послереволюционную гражданскую войну, которая, в какой-то степени, может быть, была самым страшным бедствием, потому что в обычной-то войне есть фронт и тыл, а здесь война рассекает всё: семьи, через дом, через друзей, через близких, рассекает все, уничтожает и разламывает всю жизнь. С этим человек входит в реальную жизнь и что он видит? Двоемыслие, лицемерие, вранье. И что он делает? Он начинает приспосабливаться. Вот так начинает образовываться советский человек. Или Вы не согласитесь со мной, Сергей Борисович?