Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Как потом выяснилось, государству ежегодно «продавали» око­ло шестисот тысяч тонн несуществующего хлопка — таким образом из казны крали сотни миллионов рублей. На эти деньги узбекская элита вела сладкую жизнь и охотно делилась краденым с московскими на­чальниками. Со смертью Рашидова этот обман в особо крупных разме­рах не прекратился.

Бывший начальник управления КГБ по Москве и Московской об­ласти генерал Виктор Алидин вспоминал, как в декабре 1983 года по­явились оперативные данные о том, что в Москву приехали два пред­ставителя хлопковых заводов из Узбекистана. Они пытались дог ово­риться о поставке на хлопокоперерабатывающие предприятия столицы иагонов с большой недостачей хлопка. Тем, кто готов был закрыть глаза на недостачу, предлагают большую взятку.

Гостей из солнечной республики в январе 1984 года арестова­ли. Они дали показания о том, что в Узбекистане сложилась «практи­ка приписок к показателям выполнения государственного плана заго­товок сырья». В Ташкент отправилась оперативно-следственная группа управления КГБ по Москве. Но дело быстро вышло за рамки компетен­ции московского управления. Дело передали прокуратуре Союза.

В Ташкенте пытались остановить расследование, спустить дело на тормозах. Но Рашидов уже был мертв, а его наследники не были столь талантливы в умении завоевывать друзей. Председателю КГБ Виктору Чебрикову позвонил новый первый секретарь ЦК компартии Уз­бекистана Инамжон Бррукович Усманходжаев и попросил передать дело для дальнейшего ведения республиканской прокуратуре. Инамжон Усманходжаев внушал Чебрикову, что приближается пятидесятилетие республики, и не хотелось бы накануне юбилея позорить республику.

В КГБ рассудили так: если дело попадет в республиканскую прокуратуру, оно будет прекращено. Поэтому Алидин и начальник следственного управления КГБ генерал-лейтенант Александр Волков написали записку с возражениями и предложили отправить дело в со­юзную прокуратуру, поскольку арестованы люди не только из Узбе­кистана, но и из России. Чебриков согласился со своими подчиненны­ми и дело не отдал.

Когда Андропов санкционировал начало «узбекского дела», он не сомневался в успехе. Ему давно хотелось навести порядок в Узбе­кистане. Осенью 1974 года он отправил в Ташкент председателем рес­публиканского комитета безопасности хорошо ему известного по Став­рополью генерал-майора Эдуарда Болеславовича Нордмана.

— Твоя основная задача, - сказал Юрий Владимирович Нордма­ну, — делом убедить узбекских товарищей, что КГБ не работает про­тив них.

Руководители республики жаловались, что их прослушивают. Прямой и откровенный по характеру генерал Нордман должен был их успокоить. Но он быстро попал в трудное положение. Первый секре­тарь ЦК хотел, чтобы республиканский комитет работал на него.

Генерал Валерий Воротников, который руководил крупными управлениями госбезопасности, говорил:

— У территориальных органов госбезопасности всегда была одна существенная проблема: местные руководители считали, что подразделения контрразведки — это «их» информационная служба. Хотя у нас был очень строгий принцип: КГБ централизованная структура. Система была такая. Я подписываю шифровку, и, если речь идет о важной информации, ее даже без подписи председателя КГБ автомати­чески отправляют руководителям страны. То есть руководитель обла­сти отдает себе отчет в том, что произойдет после того, как такая информация уйдет в Москву. Сразу позвонят из ЦК или из Совета ми­нистров и спросят с него за то, что случилось.

— А что полагалось сообщать местным начальникам? — спросил я генерала Воротникова.

— Строгого порядка не было. Сами руководители органов долж­ны были это решать. И все зависело от степени взаимопонимания. Вся информация, которой располагают территориальные органы, делится на две части — на ту, которая нужна для работы самих органов, и ту, которая больше касается изъянов в экономике. Часть сведений мы отдавали милиции. Отфильтрованная информация, поступающая партий­ным органам, открывала им глаза на какие-то внешне незаметные, неявные процессы. Процессы явные они знали лучше нас. Но вот то, что на местах пытались скрыть, а мы раскапывали, было для них важ­но...

Шараф Рашидов вовсе не хотел, чтобы местный КГБ что-то рас­капывал и сообщал в Москву то, что он хотел бы скрыть. Рашидов предложил председателю КГБ выступить на пленуме ЦК по идеологиче­ским делам. Нордман с трибуны сказал о коррупции в республике. По­сле этого Рашидов месяца два очень холодно с ним здоровался, а Ан­дропов удивленно спросил:

— И чего ты вылез на трибуну? Ты мне живой нужен в Узбеки­стане.

Рашидов очень умело расстался с председателем КГБ.

Каждый сентябрь по традиции на утиную охоту выезжали самые важные в Ташкенте люди — сам Рашидов, второй секретарь ЦК Леонид Иванович Греков, командующий Туркестанским военным округом генерал Степан Ефимович Белоножко и председатель республиканского КГБ. Вдруг Рашидов в последний момент отказался от охоты:

— Планы изменились, не поеду, потому что пишу книгу.

— Ну, тогда я тоже не поеду, — сказал Нордман.

— Нет, вы втроем обязательно поезжайте, не срывайте охоту, — настоял Рашидов.

В пятницу уехали. В субботу утром последовал срочный вызов по рации из Ташкента:

— Товарищ Рашидов просит немедленно вернуться в Ташкент. Вертолет за вами послали.

Заехали домой переодеться и побриться — и в ЦК. Там полный сбор республиканского руководства, все жалуются:

— Ждем уже два часа.

— Кого ждете?

— Вас.

В зале заседаний первый секретарь ЦК Шараф Рашидович Раши­дов сообщил, что поступила телеграмма от дорогого Леонида Ильича Брежнева в адрес известного резчика по дереву. Зачитал телеграмму и вручил мастеру подарок от генсека. Вся церемония заняла минут десять. Потом все разошлись...

А в Москву пошла анонимка: «Когда весь народ республики беззаветно трудится на уборке хлопка, три члена Бюро ЦК развлека­лись на охоте».

Нордман устроил расследование и легко выяснил, что анонимку подготовили в его собственном аппарате. Но расстаться с этими людьми ему запретили. Его вызвали в Москву, и заместитель предсе­дателя КГБ Чебриков сказал:

— Тебе надо уезжать из Узбекистана.

— А что произошло?

— Мог бы и не спрашивать. Рашидов поставил вопрос. Нордман вернулся в Ташкент, попросил Рашидова принять его, прямо спросил:

— Раз поставлен вопрос об освобождении меня от работы, прошу вас сказать, какие ко мне претензии как к председателю КГБ, как к коммунисту, как к человеку?

Рашидов как ни п чем не бывало сказал:

— Претензий к вам, Эдуард Болеславович, нет — ни как к ру­ководителю комитета, ни как к коммунисту и человеку. Вы честный человек. Вопроса о вашем освобождении я не ставил. Это Москва.