Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Определенная часть русской эмиграции все эти годы переводи­ла на русский язык и издавала крохотными тиражами гигантскую биб­лиотеку современной антисемитской литературы. В двадцатых годах именно русские эмигранты попарили немецкому национальному социа­лизму «Протоколы сионских мудрецов» и всю идеологию насильственно­го решения «еврейского вопроса». Потом немцы с лихвой вернули этот долг. Но не только немцы. По всему миру существуют профессиональ­ные антисемиты, которые и силу той или иной причины посвятили себя борьбе с евреями («мировым еврейским заговором», «сионистской опасностью» и так далее). Понемножку некоторые эмигранты переводи­ли это богатство на русский язык. Когда советских людей стали пус­кать за границу, появились и читатели.

В стерильной атмосфере советского общества антисемитские книги производили сильное впечатление на тех, кто был предрасполо­жен к такого рода мыслям. Помимо литературного, диссидентского самиздата в Советском Союзе образовался и антисемитский самиздат. Из его авторов и читателей и сформировалось сообщество, которое по-настоящему объединяло только одно — антисемитизм.

Появилась и окрепла группа, которую в служебных документах КГБ именовали «русской партией» или «русистами» (малообразованные сотрудники пятого управления, видимо, не подозревали, что русисты — научное понятие, обозначающее специалистов по русской литературе и языку). В «русскую партию» вошли люди, считавшие, что в Совет­ском Союзе в угоду другим национальностям ущемляются права рус­ских. В этой группе были люди, искренне переживавшие за Россию, ученые, писатели и художники, выступавшие против запретов в изуче­нии отечественной истории и культуры. Но тон задавали партийные и комсомольские функционеры средней руки, которые считали себя обде­ленными в смысле постов и должностей. Они доказывали, что евреи и те, кто им покровительствует, занимают слишком заметное положение в обществе.

«До конца шестидесятых годов, — пишет философ и публицист Григорий Померанц, — я смотрел на новое почвенничество как на вы­думку, спекуляцию, удачно найденную форму полунезависимости, полу­рептильности и дозволенной фронды в рамках черной полосы официаль­ного спектра».

К началу семидесятых годов в «русской партии» стали заметны последовательные антикоммунисты, те, кто отвергал не только Октябрьскую, но и Февральскую революцию. Они считали, что 1917 год устроило мировое еврейство, чтобы уничтожить Россию и русскую культуру. Многие активисты этого движения выросли на откровенно фашистской литературе, скажем на «Протоколах сионских мудрецов», которые были признаны фальшивкой повсюду, кроме нацистской Герма­нии, где вошли в основной арсенал пропагандистской литературы. Че­рез несколько десятилетий после разгрома нацистской Германии «Про­токолы» начали активно распространяться в России.

Валерий Николаевич Ганичев, который руководил отделом культуры ЦК ВЛКСМ, а затем был назначен главным редактором «Комсо­мольской правды», рассказал, что «Протоколы сионских мудрецов» он получил от художника Ильи Глазунова. Заведующий отделом ЦК комсо­мола читал антисемитскую литературу, «и многое становилось ясным».

В этот период, в 1962—1964 годы, — рассказывал Ганичев в газетном интервью, — фактически начинало утверждаться русское на­циональное мировоззрение. До этого оно удерживалось в рамках воен­но-патриотического движения. И вдруг осозналось шире, как государ­ственное мировозрение».

Активисты «русской партии» составляли списки евреев среди деятелей литературы и культуры. Причем они руководствовались на­цистской методологией — «выявляли» и тех, у кого был лишь не­большой процент еврейской крови, и тех, кто был женат на еврейках. То, что на территории Европы после мая сорок пятого считалось пре­ступным и немыслимым, пустило крепкие корни в советском обществе.

Русские националисты имели высоких покровителей и называли имена членов политбюро, которые им симпатизировали. Председателя КГБ они числили среди своих врагов.

«Для меня не ясна роль Суслова во всем этом движении, — го­ворит Ганичев. — Или он был чистый аппаратчик, и не более. Иные считают его масоном. Не знаю. Андропов ненавидел русскую партию и боялся ее... Особенно борьба обострилась с приходом к власти Юрия Андропова — яростного русофоба. Михаил Александрович Шолохов мне рассказывал, как написал записку в ЦК о положении русского народа, об отсутствии защитников его интересов в правительстве, в ЦК, в любых государственных структурах. Суслов и Андропов эту записку замотали...»

Русские националисты составили список претензий к председа­телю КГБ Андропову. Одна из них — снос Дома Ипатьева.

В самом центре Свердловска находился дом купца Ипатьева, в котором провели последние дни своей жизни отрекшийся от трона им­ператор Николай II и его семья. Здесь они и были расстреляны в июле 1918 года. Когда-то в этот дом водили на экскурсии пионеров и иностранны гостей — расстрелом врагов трудового народа гордились, Потом настроения в обществе поменялись, возник неподдельный ин­терес к старой России, к императорской семье. Идеологическое и че­кистское начальство забеспокоилось: дом Ипатьева превращается в объект поклонения.

26 июля 1975 года председатель КГБ Юрий Андропон написал записку в ЦК КПСС:

«Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируют­ся различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в городе Свердловске. Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города...

Представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому партии решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой ре­конструкции города».

4 августа политбюро одобрило записку Андропова и поручило «Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города». Решение было исполнено только через два года. Предшественник Ельцина на посту первого се­кретаря Яков Петрович Рябов утверждает, что постановление политбю­ро давно было получено в обкоме, но он не спешил его выполнить, потому что краеведы хотели сохранить дом как памятник истории. А Ельцин, напротив, проявил инициативу и снес дом. Борис Николаевич потом рассказывал, что на него Москва сильно давила, что он дважды отказывался исполнить приказ о сносе Дома Ипатьева, а потом все-таки капитулировал.

Литературный критик Михаил Лобанов возненавидел Андропова за то, что по указанию председателя КГБ ему «устроили идеологиче­скую норку с нешуточными политическими обвинениями».

«Андропов, — рассказывал Лобанов в газетном интервью, — бу­дучи председателем КГБ, в своих донесениях в ЦК именовал нас «ру­систами», вкладывая в это слово нелестный для нас смысл. «Духовны­ми аристократами» он называл, по словам Бурлацкого, своих советни­ков, консультантов — того же Бурлацкого, Арбатова, Бовина и так далее. В глазах этой идеологической обслуги мы были, шовинистами, фашистами. Но сама их биография, их роль в разрушении государства показывает, что за «духовные аристократы» окружали Андропова...»