Сергей Кургинян - После капитализма

Ведь если он не состоится, причем по-настоящему, без дураков, то последствия будут еще более ужасными, чем десоветизация, внешнее управление, расчленение и так далее.

Ведь только в капитализме спасение, только в нем выход, только он хоть что-то может как-то удержать на плаву.

Еще до того, как наша борьба с нашими противниками вступит в решающую фазу, нам нужно для самих себя получить четкий ответ на вопрос — так ли это. А может быть, наши противники правы? Может быть, действительно, только в капитализме спасение? Может быть, в этом случае и впрямь надо подавлять любыми средствами то отторжение, которое веками мешает обуржуазить Россию?

Для того чтобы получить честный и глубокий ответ на этот вопрос, нужна новая аналитика капитализма, которая существенным образом переосмыслит все, что связано с его прошлым, и даст возможность заглянуть в его будущее.

При этом нам нужна не антикапиталистическая пропаганда и агитация. Нам нужен теоретический аппарат, позволяющий ответить честно на вопрос о сути и перспективах капитализма. А значит и о том, в чем состоит вывод России из нынешнего ее кошмарного состояния? В том, чтобы любой ценой капитализировать страну, — или в чем-то другом?

Не будем предвосхищать ответ на этот вопрос.

Не будем работать под идею.

Исследуем капитализм с предельной научной честностью, опираясь на тот аппарат, который учтет все: и объективные достижения западного капитализма, и крах антикапиталистического СССР, и унизительный кошмар последнего капиталистического двадцатилетия.

Двадцать лет назад под лозунгом возврата в мировую цивилизацию (то бишь, в капитализм), под лозунгом ускоренного обретения «нормальной жизни» (то бишь, капитализма) произошло фундаментальное отречение от собственного исторического пути во имя ускоренного построения «светлого капиталистического будущего».

Особый цинизм состоял в том, что это отречение было оформлено как возвращение к исконным национальным традициям, которые растоптали «гады-большевики».

Отреченцы дозировано использовали досоветскую символику и семантику. Расчленяя империю и растаптывая все ценности, которые ее создали, отреченцы предъявляли народу антисоветский псевдоимперский суррогат. Они фактически не скрывали при этом, что речь идет именно о суррогате, который должен примирить с их новой политикой широкие слои российского общества.

При этом отреченцы не скрывали своего презрения к этим самым широким слоям. Воодушевленные тем, что «слои» уже поддержали их, выбрав Ельцина в июне 1991 года президентом РСФСР, отреченцы относились к поддержавшему их населению как к быдлу, «пиплу», который «схавает» любой суррогат.

Можно и нужно обсуждать причины, по которым вот уже двадцать лет в России длится страшный сон отреченчества. И нельзя не признать очевидное: этот сон не мог бы длиться так долго, если бы Россия не получила страшные повреждения.

Сон отреченчества беспрецедентно долог. Его последствия — кошмарны и унизительны. Это касается всего: образования и здравоохранения, промышленности и сельского хозяйства, обороны и безопасности, правопорядка и демографии.

Все это не позволяет отмахнуться от вопроса о том, жива ли страна вообще. Оставим дежурных оптимистов наедине с теми, кто дежурно внимает их дежурным восклицаниям по поводу того, что Россия «встала с колен». И честно спросим себя: идет ли речь о невероятно долгом и кошмарном сне — или же о смерти страны?

Задавшись этим вопросом, не будем играть в поддавки. А будем тщательно измерять параметры, которые позволяют получить правдивый ответ на этот страшный вопрос. И признаем, что Россия, встав на капиталистический путь уродливым как никогда образом, получила страшную травму. Но, тем не менее, она жива. И понемногу выходит из своего двадцатилетнего сна, весьма похожего на коматозное состояние.

Не надо сладких иллюзий. Россия еще не проснулась полностью. Она по-прежнему колеблется между жизнью и смертью. Весьма велика возможность, что силы, которым нужна именно смерть России, добьются искомого. Но как бы велика ни была эта возможность, шанс на жизнь у России есть. И этот шанс необходимо использовать полностью. Непростительны здесь любое безволие, любая апатия, любые ссылки на бесконечную слабость друзей России и бесконечную силу ее врагов.

Но что должно быть предложено России, которую капиталистический соблазн уже довел до коматозного состояния? Тот же капитализм, но в неизмеримо большей дозе плюс подавление всего антикапиталистического? А если антикапиталистична вся традиция? Тогда ее надо подавлять всю целиком? Но что тогда останется от России?

Нам нужен метод, способный в полной мере раскрыть содержание современной эпохи. Ведь именно от ответа на вопрос об этом содержании зависит все остальное.

Дает ли эта эпоха шанс чему-либо, кроме капитализма? И если да, то чему?

Понятно, что если такого шанса нет, то крах России фактически неизбежен. А если что-то и сохранится в результате мутации духа, смены ядра, ломки культурной матрицы, то сохранившееся уже не будет Россией. Но если такой шанс есть, то может ли Россия им воспользоваться?

Уже на подступах к ответу, который носит буквально судьбоносный характер, надо договориться о методологии, позволяющей получить искомый ответ, не поддаваясь ни соблазну пропагандистского упрощенчества, ни соблазну бесконечных академических умствований.

Политическая методология имеет три базовых элемента — честность, ум и волю. Именно от честности, ума и воли тех, кто ищет выход из тупика, зависит, удастся ли из этого тупика действительно выйти.

Начнем с честности. Весь мир говорит о том, что Россия проиграла «холодную войну». И что державы-победительницы ведут себя теперь с Россией так, как и подобает себя вести победителям с побежденным. Неужели у нас до сих пор не хватает честности на то, чтобы признать: «Да, налицо именно факт унизительного, чудовищного разгрома»?

Чего мы боимся, прячась от очевидности? Того, что эта очевидность раздавит так называемые здоровые силы? Здоровые силы — это стойкие силы. Поэтому бояться тут нечего. Тот, кого подобное признание может раздавить, и так будет раздавлен при первых же серьезных испытаниях.

Итак, издержки минимальны, а приобретения огромны. Признание факта унизительного, чудовищного поражения мобилизует стойких, мужественных людей. Пережив этот факт по-настоящему, такие люди не сломаются, а, напротив, обретут особые силы. Воистину — тяжкий млат, дробя стекло, кует булат.

Признание своего поражения, переживание поражения как величайшей трагедии станет этим тяжким млатом. В огне особого переживания, которое с эпохи Древней Греции и поныне называют «катарсис», родится булат — новый человеческий материал, который один лишь может спасти Россию от почти что неминуемой смерти.