Сергей Кургинян - Россия: власть и оппозиция

Мы помним Кургиняна идеологом экономического социального централизма, которым он пытался оснастить последнюю когорту государственников, надеясь на их политическую волю, так никогда и не появившуюся. Их воли хватило лишь на то, чтобы перед концом государства выбраться из-под гипнотического воздействия лжекумира, нарушить субординационный партийный и государственный централизм, сложиться в вялый ГКЧП — да так и исчезнуть, оставив после себя пепелище СССР. Вместе с ними ушла кургиняновская идеология прорыва в постиндустриальное общество.

Мы знаем Кургиняна как «магического коммуниста», стремившегося сформулировать коммунистическую идеологию с включением в нее космистских компонентов, превратить двухмерный земной коммунизм в религиозный — трехмерный, наполнив его сакральной сущностью. Кургинян симпатизировал Богданову с его богостроительством, с его мистической задачей основать коммунистическую идеологию не только на классовой борьбе и экономике, но внести в нее таинственную неистребляемую вертикаль. Что это за богдановская мистика, мы теперь понимаем, знакомясь с его теориями по созданию «общечеловеческой» крови, направленными на выведение единой земной расы. Мы угадываем богдановскую мистику в создании Института мозга, куда был перенесен мозг Ленина для изучения, сохранения и возвращения в телесную оболочку к моменту, когда человечество научится синтезировать жизнь. И сама эта оболочка — забальзамированный Ленин — ждет этого желанного для Богданова часа. Все это похоже на черную магию, на Франкенштейна, на черного пуделя, на воскрешение из мертвых, не дожидаясь судного часа, на «штурм неба», закрытого, запечатанного до второго пришествия. Все это и есть, по существу, магический темный оккультизм, возбраняемый христианством, отождествляемый с сатанизмом.

Мы наблюдаем технотронный интеллектуализм Кургиняна, вошедший в сочетание с некоторыми близкими нам националистическими движениями, которые, по словам наших Противников, ближе остальных к фашизму — лучше прочих организованы, оснащены боевыми фракциями, бескомпромиссны и чисты в исповедовании национальных идеалов. И не есть ли это опасное, с точки зрения самого Кургиняна, сочетание «современных возможностей технической цивилизации с дохристианским отношением в сфере иерархии»?

Сейчас, мы знаем, Кургинян работает, уже почти закончил создание идеологии «просвещенного патриотизма», где цивилизация с ее технократизмом сочетается с почвенничеством. Мы ждем с нетерпением этой работы. Но ждут ее также и те, кто уже объявил себя «просвещенными патриотами». Это Румянцев, замечательный «русский патриот», ставший известным своими стремлениями передать Курилы Японии. Это «державник» Станкевич, смешно намазавший рожицу углем, когда спускался с бастующими в шахту и при этом карабкался к власти по демократической стремянке, разваливая по пути Советский Союз. Это и новый «спаситель России», глава Конституционного суда Зорькин, которого демократия интерпретирует как Сергия Радонежского, — а мы помним, как он требовал государственного суверенитета Татарии, гарантируя ей воздушные коридоры сквозь соседнюю с ней Россию. «Просвещенный патриотизм» предполагает и непросвещенный, то есть наш с вами, голодный, холодный, уличный, баррикадный, митинговый, оппозиционный. Он, этот сытый «просвещенный», — еще одна отвратительная маска, которую торопливо напяливают на себя демократы, под чьей демократической облупившейся личиной еще виден коммунистический подмалевок, а под ним в свою очередь — отвратительная природная рожа ренегата, предателя.

Все это очень тревожит и огорчает, вспоминается за чтением статьи «Если хотим выжить».

Наше глубокое убеждение — идеологи не рождаются в кабинетах и интеллектуальных лабораториях. Там рождаются лишь слабые и гибкие эскизы, которые потом предлагаются великому художнику — истории. Этот художник пишет свое полотно на полях сражений, в застенках, в толпищах и революционных катастрофах. И все, что у него получается, уже не напоминает эти хрупкие карандашные наброски, а огромные, слезами и кровью омытые фрески.

Так и сегодня: идеология будущей великой России — коллективное дело. В этом коллективе, насчитывающем 150 миллионов, — каждый вносит в дело свой сочный мазок — и десантник в осажденном Сухуми, и голодная женщина, сжимающая красный флаг, и могучий митрополит, возглашавший с. амвона. В этом коллективе у Кургиняна почетное место, но он один среди равных. В работе, которую мы все исполняем, нет места гордыне, а есть место великому терпению, братолюбию и жертвенности — качествам, которым, не сомневаюсь, вполне обладает Сергей Кургинян.

«День» № 1, 1993 г.

Я не стал бы продолжать дискуссию с А. Прохановым. Если бы не одно обстоятельство, значение которого со временем возрастает. Обстоятельство это — блистательный провал оппозиции на VII съезде народных депутатов России. Обстоятельство это — беспрерывная свара внутри оппозиционных структур, фронтов и соборов. Обстоятельство это — угрюмое разочарование населения во всех политических структурах и силах, будь то левые, правые или умеренные. Все это в совокупности означает конец определенного этапа в политическом движении, сегодня именующем себя оппозицией. Публикации «Если хотим жить» и «Если хотим победить», вышедшие в газете «День» в первом ее новогоднем номере, подводят черту под целой эпохой оппозиционного движения. И в силу этого требуют продолжения. Если мы хотим жить и победить, мы должны признать исчерпанность старой оппозиционной политической практики и провести перегруппировку сил. Раскол чудовищен, если речь идет о живом, набирающем силу движении. Но он животворен, если речь идет о движении загнивающем, переживающем глубочайший кризис. Кадрово-идеологическая чистка, или, как говорят китайцы — «джун-фын», может быть прихотью взбалмошного тирана, но может быть и выстраданным сознанием необходимости очистить рану от гноя, предотвратить гангрену и смерть.

Но если мы переходим к новому этапу, хотим прорваться в него, хотим прервать череду неудач и конфузов, то мы должны прежде всего понять, чем вызваны неудачи, в чем их причина.

Причина эта для меня достаточно очевидна. У оппозиционного движения нет штаба, нет дисциплины, нет сосредоточенной политической воли. А без этого не может быть и никаких политических результатов. И не надо сваливать на неподготовленность масс. Массы дали оппозиции шанс уже 7 ноября 1991 года. Они приходили по ее зову всю зиму и весну 1992 года, когда оппозиция фактически господствовала на улицах столицы. Но если этим массам все время обещать радикальное политическое действие, а вместо этого устраивать лекции по политэкономии социализма, вечера стихов, панихиды по убиенной России, то проку не будет. Но ведь именно это мы и наблюдали в течение последнего года.