Газета Своими Именами (запрещенная Дуэль) - Газета Своими Именами №28 от 10.07.2012

Г.И. Журавлев, адвокат

13 марта 2013 года исполнится 70 лет сожжению заживо 340 мирных жителей в деревне Новой-Борьбе нынешнего Угранского района Смоленской области. Живой свидетель невероятной трагедии Пётр Афанасьевич Бычков до сего времени фактически заболевает, если ему приходится по чьей-то просьбе вспоминать и рассказывать о той гнусности коричневых чудовищ. Публикуемое ниже недавнее обращение тогдашнего дошкольника к памяти о дне 13 марта 1943 г., вкупе с впечатлениями о всей многомесячной оккупации – бесценное свидетельство очевидца.

Предварительно хочу обратить внимание на одно обстоятельство. У него, пережившего не меньше, чем его ровесники в фашистских концлагерях, в отличие от них нет никакого статуса (напомню, они – «малолетние узники»). Почему??? И почему нет особого правового положения у десятков тысяч заживо сожженных мирных граждан??? Даже нет их скорбных списков. Ведь они пали на войне!!! Владимир Фомичев, председатель Общества «Поле заживо сожженных» имени Эдуарда Хлысталова

В октябре-ноябре 1941 года нашу деревню Новое в Семлевском районе Смоленщины оккупировали немцы. После войны за ней закрепилось название Борьба. Ныне эта местность относится к Угранскому району.

Стали собирать население для отправки в Германию. Пунктом сбора была деревня Митино. Под дулами автоматов население погнали в Митино через Татарщино, это 12 км от нашей деревни.

Пригнали в Митино, закрыли всех в сарай без крыши, без окон и дверей. Несколько дней люди провели в этом сарае без воды и еды, из одежды было только то, что одето. У мамы было одето две юбки, она сняла одну, разорвала и накрыла детей, скольких смогла.

Первую партию людей немцы отправили в Германию. По этому поводу устроили пьянку. По рассказам мамы, ночью пришел староста и выпустил всех из сарая. Сказал: «Бегите». Ночью уходить с детьми непросто, тем более, все были очень ослаблены. Конечно, все бежали в свои деревни. Кто был покрепче, помогали ослабленным; кого-то несли на руках, кого-то тащили волоком. Не оставили никого.

Мама с бабушкой Марией Васильевной затопили печку, завесили окна, чтобы не было видно света, и зажгли лучины. Лучины делали из сухой березы, тоненько кололи топором и поджигали. Жили с завешенными окнами, чтобы не бомбили самолеты и не обстреливали из пулемета. Жили под постоянным страхом.

Так дотянули до теплых дней. Весной началась эпидемия тифа, многие умерли, а тех, кто остался в живых, немцы не трогали, боялись заражения. Мы повязывали белые повязки, и немцы уходили. Питались «тошнотиками» из картошки, не выкопанной и оставленной в земле под зиму. Картошка была посажена там, где когда-то находилась ферма. И мы, чтобы не умереть с голоду, копали ее, промерзшую. Начнем копать, а немецкие самолеты летят низко над полем и стреляют в нас из пулеметов: кого-то ранят, кого-то убьют. У этих самолетов был очень громкий, пронизывающий звук, их называли «рамы», они вызывали чувство ужаса, кто-то ложился в борозду. Затем добытую с таким трудом картошку мыли и пекли лепешки, упомянутые «тошнотики»; масла не было, соли тоже. Вместо соли использовали калийное удобрение. Позднее вырос щавель, грибы, ягоды, стало легче – день в лесу, ночь дома.

Солдаты забрали корову. Раньше можно было выпить кружку молока, разбавленного водой, теперь стало трудней…

Еще о 1942 годе. Зима. Выпал снег. Чтобы не угнали в плен, люди прятались в лесу, по следам немцы находили всех. У нас в доме жили раненые солдаты и возле дома тоже. Немцы начали отбирать людей для отправки в Германию, в плен. Пришли за сестрами Ниной и Надей. Я заступился за сестру Нину, а фриц ростом под два метра стоял в дверях с наганом с правой стороны, автомат и плетка в руках. Он бил меня этой плеткой, потом оторвал от сестры и с силой толкнул в угол. А там стоял кованый сундук, сам деревянный, а углы металлические. Об этот угол я ударился головой, помню крик, и кто-то сказал: «Ну, все, он убит». Что было дальше, не помню. Мама говорила, что долго был без сознания. На темени была рана. Кто-то снял с иконы рушник и перевязал мне голову, рана зажила. Это было мое первое крещение.

Наш дом стоял на окраине деревни, метрах в 200-300 рос большой дуб. Мама, бывало, напечет лепешек из мякины, клевера, брюквы, бураков – этим мы и питались. И меня посылала под дуб отнести эти лепешки партизанам, так как я был маленький и вызывал меньше подозрений. Но немцы засекли, что следы маленькие в лаптях. Выручил наш полицай. Видимо, осталось у него что-то человеческое или дома были братья и сестры, такие как я. Он стоял у нашего дома на посту днем, ночью не стояли, боялись партизан. Так вот, этот полицай сказал маме: «Спрячь его, немцы придут вечером забирать его или убьют». Мама быстро повела меня к бане. А у бани раньше были кадушки большие. Мама посадила меня под кадушку. Так я во второй раз остался в живых. Немцы искали меня, бегали в баню, сено и солому кололи штыками. И все-таки кто-то донес, что я дома, через некоторое время тот же часовой предупредил маму, что меня опять придут искать. Наша хата была пятистенка с тремя дверями, я сидел на печке, а полицай говорит: «Пусть бежит через третью дверь, я его пропущу». Почти километр я бежал до деревни. Тогда старостой была Кулина Аленкина. Прибежал к ней, а у нее немцы пьянствуют. То ли они не заметили меня, то ли не до меня было – но они меня не тронули. Кулина загнала меня на печку, дала поесть. Чувство голода было настолько сильным, что заглушало страх.

Опять собрали всех жителей деревни, закрыли в хату к Бакошкиным. В люльке был маленький ребенок, он закричал, его мать стала качать и ругать немцев, кто-то перевел. Немцы схватили женщину и повели в сени, из сеней доносился визг и крик о помощи. Так мы и не узнали, где ее закопали.

В Ломанчино немцы расстреляли медсанбат, всех до единого. Очевидец жил в деревне Ломанчино, но сколько я его не спрашивал, уходил от ответа, видимо, было тяжело вспоминать. Это был Меркушов Алексей Васильевич. Мы договорились с ним встретиться по этому вопросу, но вскоре он умер. Встреча так и не состоялась.

Снова уходили лесом кто куда, холодные, голодные, под страхом смерти. Всего не опишешь и не расскажешь.

Это нужно видеть своими глазами, слышать стоны голодных, ослабленных детей, раненых солдат. Это жутко и невыносимо.

Несмотря ни на что все жители деревень вынесли это с достоинством и честью. Никто не сдался в плен добровольно, все как могли помогали друг другу.

1943 год. Опять гонят в плен. Остановились в городе Ярцеве. Сколько мы там были, не помню. Здесь нас держали за колючей проволокой под охраной собак. В марте 1943 года немцы отступали, как удалось уйти, не знаю. Проселочными дорогами пришли домой. Это было 8 марта 1943 года.