Морис Жоли - Разговор в аду между Макиавелли и Монтескье

Некоторые слабости, даже и некоторые пороки, впрочем, столь же полезны государю, как и добродетели. Вы могли бы распознать истинность этого наблюдения уже по тому, как я прибегаю то к обману, то к насилию. К примеру, не следует полагать, что монарху может повредить его природная мстительность; хотя зачастую и полезно обнаружить мягкость и добросердечие, все же в определенные моменты следует давать выход своему гневу самым устрашающим образом. Человек — это подобие Божие, и божество обнаруживает в творениях своих как жестокость, так и великодушие. Если я намерен погубить своих врагов, я буду топтать их до тех пор, пока они не превратятся в пыль. Люди способны мстить лишь за мелкие несправедливости, им причиненные, против большой несправедливости они бессильны. Об этом я, впрочем, отчетливо высказался в своей книге. У государя есть выбор, когда он прибегает к инструменту удовлетворения своего гнева. Он всегда отыщет судей, готовых пожертвовать своей совестью ради его действий, поставленных на службу его мести или гневу.

Вам не следует опасаться, что народ когда-либо придет в волнение из-за ударов, мною наносимых. Он любит ощущать силу руки, которая направляет его, и ненавидит того, кто выделяется из общей массы, и радуется уничтожению такого человека. Вы должны подумать и о том, как легко люди все забывают. Когда время наказаний прошло, о них почти не вспоминают даже те, кого эти наказания затронули. Тацит сообщает, что в Риме во времена поздней античности жертвы прямо-таки с радостью шли навстречу своим наказаниям. Вы ведь понимаете, что в наше время не идет и речи о чем-либо подобном. Нравы стали довольно мягкими. Высылка из страны, арест, лишение гражданских прав — все это довольно легкие наказания. Разумеется, не обошлось без кровопролития при установлении суверенной власти, не обошлось без нарушения многочисленных прав; однако — и я повторю это — все это забудется. Самый ничтожный шаг монарха навстречу интересам людей, несколько дружелюбных жестов со стороны его министров или чиновников будут восприняты с выражением глубокой благодарности. Если нельзя обойтись без наказаний, проводимых с непреклонной жестокостью, то с той же пунктуальностью следует осуществлять и награждения. И я об этом никогда не забуду. Когда кто-либо окажет услугу моему правительству, он будет вознагражден за это в тот же день. Назначение на должность, вручение знаков отличия, присуждение самых высоких званий станут определенными этапами в карьере тех, кто имеют заслуги в осуществлении моей политики. В армии, в системе управления, во всех общественных учреждениях поощрение будет соизмеряться со степенью преданности служения моему правительству. Вы ничего не говорите по этому поводу.

Монтескье

Продолжайте.

Макиавелли

Я снова возвращаюсь к определенным недостаткам характера, даже к чудачествам, которые, как я полагаю, должен иметь монарх. В самом отправлении власти содержится нечто, вызывающее страх. Сколь ловок бы ни был суверенный правитель, сколь безошибочен ни был бы его острый взгляд и сколь твердой решимостью он бы ни обладал, его существование всегда связано с чудовищным риском. Он должен быть суеверным. Не думайте, что это не имеет значения. В жизни государя встречаются столь тяжкие ситуации, столь тяжеловесные мгновения, что человеческая прозорливость здесь отказывает. В таких случаях можно чуть ли не гадать, бросая кости, о том, как же поступить. Метод, которому я бы следовал, заключается в том, чтобы при определенном положении вещей придерживаться исторических дат, предпочитать приносящие счастье памятные дни и принимать то или иное смелое решение в тот счастливый для меня день, когда я одержал победу или осуществил удачное предприятие. Я могу сказать вам, что суеверие обнаруживает и еще одно большое преимущество, если народу известна эта склонность своего монарха. Предприятия, поставленные в зависимость от подобных счастливых обстоятельств, удаются чаще других. Эти предначертания следует использовать и тогда, когда ты уверен в успехе. Народ, который судит о правителе по его успехам, привыкает к вере в то, что любое деяние монарха предопределено расположением звезд и что дело, начатое в историческую минуту, принесет счастье.

Монтескье

И этим сказано последнее: вы игрок.

Макиавелли

Совершенно верно, но мне при этом везет самым неслыханным образом. Моя рука столь тверда, в моей голове столько идей, что счастье не сможет отвернуться от меня.

Монтескье

Поскольку вы набрасываете свой портрет, вам можно обладать и другими пороками или — по вашей оценке — добродетелями, которые вы сами себе прощаете.

Макиавелли

Простите мне чувственность. Страсть к женщинам сослужит авторитету монарха значительно большую службу, чем вы можете предположить. Генрих IV частью своей популярности был обязан излишествам, которые он себе позволял. Люди таковы, что им нравится эта черта в правителях. Выходить за рамки добродетели стремились во все времена, и в галантной сфере разворачивалось соревнование, в котором государь обязан был опережать других, подобно тому, как он на поле боя вел за собой своих солдат на врага. Так думают французы, и я полагаю, что знаменитому автору «Персидских писем» это обстоятельство не будет слишком несимпатичным. Я не позволю себе обратиться к слишком непристойным мыслям, однако не могу удержаться от того, чтобы сказать вам: к наиболее осязаемому результату галантного поведения государя следует отнести то, что он тем самым овладевает симпатиями всей прекрасной половины его подданных.

Монтескье

Это приобретает поэтическую окраску.

Макиавелли

Можно преследовать самые серьезные цели и быть при этом галантным. Вы сами явили подобный пример. Мне нечего убрать из моего предложения. Влияние женщин на общественное мнение значительно. Если монарх хочет быть хорошим политиком, он просто обречен на то, чтобы завязывать любовные связи, даже если это ему в общем и целом не по душе. Впрочем, такое бывает редко. Могу вас заверить, что в моем царстве мало кто будет печься о свободе, если я буду соблюдать только что установленные мною правила. У людей будет государь, крепкий телом, способный на излишества, на рыцарское обхождение, ловкий в любых физических упражнениях, и его будут любить. Люди более серьезные ничего не смогут здесь изменить. Приходится плыть по течению; более того, люди с самостоятельными характерами будут пользоваться дурной славой, от них будут держаться подальше. Никто не поверит ни в твердость их характера, ни в их бескорыстие. К ним будут относиться как к недовольным, только и ждущим того, чтобы их купили. Если бы я не поддерживал одаренных людей, их гнали бы отовсюду, совесть топтали бы с такой же легкостью, как брусчатку на улице. Однако в основе основ я буду все же монархом со строгой нравственностью. Я не допущу, чтобы люди переходили определенные границы. Я сделаю так, что станут уважать приличия, требуемые в общественной жизни. Грязь не пристанет ко мне, поскольку вину за все, что вызовет ненависть к моему правительству, я возложу на других. Самое плохое, что обо мне скажут, — это будет то, что, хотя я и добрый монарх, меня окружают злые люди, что помыслы мои устремлены к наилучшему, что я со всем усердием стремлюсь к этому и всегда останусь таковым, если только обратить на это мое внимание.