Николай Трубецкой - Наследие Чингисхана

Избавиться от этого недостатка тем легче, что сама гипертрофия тех туранских психических свойств, на которых этот недостаток основан, коснулась не всего русского племени, а только одной его части, именно великорусской. Малороссы, гораздо менее великороссов подвергшиеся туранскому воздействию, в меньшей мере обладают некоторыми положительными свойствами туранского происхождения (например, гораздо менее великорусов способны к государственному строительству крупного масштаба), но зато проявляют, пожалуй, большую способность к богословскому умозрению и дали русской Православной Церкви целый ряд выдающихся богословов, как-то: Дмитрий Ростовский, Симон Тадорский, Сильвестр Каневский — и всю могилянскую богословскую школу, с выросшей из нее русской богословско-академической традицией. В Церкви, как и во многих житейских областях, обе главные части русского племени призваны взаимно дополнять друг друга. Отторгаясь друг от друга, каждая из этих частей рисковала бы впасть в однобокость.

Разумеется, мы не можем закрывать глаза на то обстоятельство, что люди с описанными выше свойствами аномального аспекта туранской психики в русской среде тоже существовали и существуют. Это русские бунтари-доктринеры, основатели сект, фанатические однодумы, многие из которых даже в своем внешнем облике представляют черты туранского антропологического типа. Как и следовало ожидать, значение таких людей в русской истории большею частью отрицательное: они разъединяют, а не созидают нацию, разрушают ценностей больше, чем созидают. Вследствие не чисто туранского, а смешанного характера русской нации такие люди, исключительно редкие среди настоящих туранцев, среди русских попадаются несколько чаще. Но, в общем, и среди русских они представляются исключениеми, и, конечно, не их приходится главным образом иметь в виду при рассмотрении роли туранской психики в русской истории. При этом рассмотрении надо иметь в виду прежде всего нормальные случаи, а не исключения.

По преимуществу (лат.)

Точно хронологически фиксировать такие явления, разумеется, невозможно.

«Киевские листки» представляют собой небольшой (в семь листов) отрывок служебника по римско-католическому (западному) обряду, но на церковнославянском языке; написан этот памятник глаголицей, притом с чрезвычайно архаичным начертанием букв; по внешним признакам памятник относится к X веку. Наиболее характерной чертой языка этого памятника является замена староцерковнославянского щ (произносившегося первоначально как шт.) через ц и сочетания жд через з: напр, обльцльль (вм. обльщалъ), падазь (вм. падаждь). Это и дает право предполагать, что памятник этот написан чехом (мораванином): в чешском языке старославянским щ и жд действительно соответствуют ц, з (церковнослав. нощъ — чешек, пос, церковнослав. между — чешек, mezi и т. д.), а в X веке, т. е. в эпоху до падения слабых еров, чеху было даже трудно выговорить сочетание шт., жд, так что при чтении церковнославянского текста он должен был чем-то их заменить (остальные церковнославянские звуки и звукосочетания в то время для чеха трудностей не представляли). Ту же черту представляют и так называемые «Пражские листки» (отрывок богослужебного текста по восточному обряду) конца XI века — памятник уже несомненно чешского происхождения. Эти «Пражские листки», представляющие кроме указанной черты еще много других чехизмов, показывают, что в Чехии в свое время сложилась особая редакция церковнославянского языка. К сожалению, однако, церковнославянская традиция в Чехии вскоре захирела, так что «Пражские листки» являются памятником единственным в своем роде.

Следует заметить, что, хотя пользование кириллицей, а не глаголицей ясно указывает на непосредственное восхождение именно к древнеболгарской традиции, тем не менее некоторые древние памятники сербско-церковнославянского и русско-церковнославянского языков сохранили следы сильного влияния так называемой македонско-церковнославянской литературы, писанной глаголицей.

Под влиянием этой новой струи южнославянского влияния произошли некоторые изменения уже установившегося в России произношения, притом, изменения в сторону восстановления исконного южнославянского произношения известных звуков. Так, с этого времени стали произносить жд в таких словах, как вижду, ограждение и т. д.; раньше в этих случаях в церковном языке произносили не жд, а ж (вижу, огражение) под влиянием русского народного языка.

В галицийских униатских церквях церковнославянский язык, по-видимому, ведет свое начало прямо от западнорусской церковнославянской традиции (с видоизменением в угоду украинскому произношению), но, кажется, тоже не без влияния общерусской.

Так, ы произносится как и, а е и ль — как э, вместо я — всюду ья (свьят, тъяжко), кроме того, сербы заменяют сочетание вс через св и часто смещают ударение.

Старообрядцы еще сохранили это различие, именно: произносят ль так же, как и никониане, а е после согласных — как э.

Кроме указанных изменений в области произношения происходят некоторые изменения и в области словаря: так, даже при чтении богослужебных текстов слово живот заменяется словом жизнь; в новых молитвах или молитвенных формулах, вводимых в богослужение в XIX и XX вв., словарный состав уже не тот, который был прежде. Что касается до грамматики, то некоторые священнослужители за последнее время стали при чтении Св. Писания заменять формы двойственного числа формами множественного.

Особое положение занимал еще язык канцелярского делопроизводства. Некогда чисто русский, он со временем все больше и больше впитывал в себя церковнославянские элементы, остававшиеся чуждыми разговорному языку (вроде понеже, поелику и т. д.). Кроме того, и сам великорусский элемент канцелярского языка выступал в более архаичном виде, чем в разговорном. Таким образом, этот канцелярский язык в XVIII в. (да и позднее) не совпадал ни с литературным, ни с разговорным.

Без предварительной подготовки (лат.). — Прим. ред.

Оригинальное положение создается тем, что искусственные новые слова изобретаются главным образом для обозначения понятий отвлеченных или предметов высшей культуры, тогда как в обозначении предметов домашнего обихода, сельского хозяйства, ремесел и проч. искусственное словоизобретательство не прививается: таким образом, слов, заимствованных из немецкого, в нижних слоях словаря чешского литературного языка оказывается гораздо больше, чем в слоях верхних.