Александр Орлов - Тайная битва сверхдержав

Это, конечно, не означает, что те разведданные не были ценными. Нет, их роль весьма важна в реализации советского уранового проекта. Важна, но не решающа.

Лет десять назад академик А. П. Александров говорил:

«…Ни Курчатов, ни другие участники проекта на чужие идеи не надеялись — искали свои. К тому времени, когда открытие нейтрона и деления урана прояснили путь к практическому овладению атомной энергией, наши исследования в этой области были уже на мировом уровне. Их вели в своих лабораториях И. В. Курчатов, А. И. Алиханов, Л. А. Арцимович, П. И. Лукирский — в Ленинградском, К. Д. Синельников — в Харьковском физтехах. Кстати, у советских ученых были иные, более надежные источники информации, чем данные разведки. Зная последние — до того, как опустился занавес секретности — работы крупного зарубежного исследователя и не находя его имени в научных изданиях (а значит он не сменил область своих научных интересов), не трудно было определить, что он движется в том же направлении и что это направление опробуется в секретных атомных работах» {28}.

В том же интервью А. П. Александров вспоминает:

«Первая работа, которую поручил мне Курчатов, — термодиффузионное разделение изотопов. Ничего хитрого в этой технологии не было. О ней еще до войны, по немецким публикациям, докладывалось на физтеховском семинаре. И это Курчатову, видно, запало в память.

Я возразил: «Но ведь на том же семинаре Арцимович предложил другие, более обещающие пути разделения». Игорь Васильевич сказал, что будет опробовать именно разные пути. Говорю: «Но зачем делать то, что не понадобится?» — «А черт его знает, что понадобится. На всякий случай надо пройти и этот путь». — «Так ведь большие энергозатраты, очень дорого будет». — «Сейчас не до цены!»» {29}.

Как выяснилось впоследствии, американцы шли именно по этому пути. Построили термодиффузионный завод, и он у них работал. А в Советском Союзе, хотя и сделали довольно большую установку на одной из московских электростанций, на которой провели опыты и добились разделения изотопов, но отказались от этого метода, потому что нашли более эффективный.

Чрезвычайно важна была и проблема получения сверхчистого графита, над которой под непосредственным руководством Курчатова бились тогда многие ученые. (Кстати, немецкий «урановый проект» как раз и не получился потому, что Гейзенберг отверг графит как замедлитель в пользу тяжелой воды.)

Так что дело не в раскрытии атомного секрета, а в неотвратимости движения научной и технической мысли, которую не остановит никакая секретность.

И все-таки, какова же была роль разведки? Ведь люди, которые руководили и, главное, непосредственно исполняли задание Центра, должны были быть не только разведчиками-профессионалами, спецами агентурной работы, но и хорошо разбираться в физике, чтобы верно оценить сведения, компетентность агентов, направлять точные ответы в Москву.

Советская научно-техническая разведка, исходя из задач, поставленных перед нею, не могла пройти мимо открытия в 1939 году цепной реакции деления ядер урана, приводящей к высвобождению огромной энергии — реальной перспективы создания ядерного оружия. Нарастала опасность нападения на СССР фашистской Германии, а она, располагая сильной ядерной физикой, могла создать атомное оружие в обозримом будущем. Поэтому осенью 1940 года в ряд резидентур была послана директива выявить центры ядерно-физических исследований, занятые разработкой атомного оружия, получить из них достоверную информацию о ходе этих работ. И вот именно тогда нашелся, может быть, просто уникальный в этой сфере человек, Л. Р. Квасников — единственный разведчик, оказавшийся способным благодаря своей научной подготовке правильно оценить открывшуюся перспективу. Он знал первопроходческие исследования ядерного деления урана советских физиков Г. Н. Флерова, К. А. Петржака, Ю. Б Харитона и Я. Б. Зельдовича, и это, по-видимому, стало решающим аргументом в пользу предпринятой им инициативы.

После начала Второй мировой войны, когда европейские страны были оккупированы Германией, обстановка для работы нашей разведки чрезвычайно осложнилась, и развертывать в третьем рейхе новую сеть агентуры не представлялось возможным. Поэтому центром приложения сил советской научно-технической разведки (НТР) стали теперь США и Великобритания — страны, в которых скорее всего могло быть существенное продвижение к созданию атомного оружия. В январе 1941 года в нью-йоркскую резидентуру была послана из Москвы ориентировка о том, что в Нью-Йорке, в Колумбийском университете, и в университете штата Миннесота ведутся работы по использованию энергии урана-235. Предлагалось проверить эти сведения и установить, ведутся ли и какие именно исследования в Колумбийском университете, находившемся в пределах досягаемости нашей резидентуры.

Как обычно, шли разные донесения, и из них нужно было извлечь драгоценные для нас зерна. Таковым оказались сведения о том, что в ноябре 1941 года в Лондоне были профессора Г. Юри и Дж. Пеграм — как предполагалось, с целью ознакомления с ходом работы над атомным оружием в Англии. Но еще раньше, 25 сентября, лондонский резидент В. Горский получил обширный документ о деятельности уранового комитета. Его содержание однозначно говорило о развертывании работ по созданию атомной бомбы: данные о ее конструкции («пушечного типа»), о величине критической массы урана-235, об инициаторе для возбуждения в ней цепной реакции, о производстве этого изотопа урана методом газовой диффузии, о научных и производственных центрах и участниках этих работ.

Руководство НКВД, и прежде всего Л. П. Берия, восприняли это донесение как дезинформацию, но дальнейший ход событий вокруг атомного оружия показал достоверность добытых лондонской резидентурой данных.

В феврале 1942 года фронтовые разведчики Красной Армии изъяли у пленного немецкого офицера бумаги, которые были доставлены в научный отдел Государственного Комитета Обороны (ГКО), где по ним стало очевидно, что германский вермахт намерен иметь атомное оружие… В марте этого же года Берия решает направить Сталину документ, составленный научно-технической разведкой по сведениям, полученным в Лондоне еще в декабре 1941 года. Так вот, в нем имелось чрезвычайной важности предложение рассмотреть вопрос о создании при ГКО специального отдела для организации и руководства работой по созданию атомной бомбы. После известного письма Г. Н. Флерова и других поступивших сведений у Сталина в конце 1942 года состоялось совещание с участием академиков А. Ф. Иоффе, Н. Н. Семенова, В. Г. Хлопина и П. Л. Капицы, на котором и было принято решение приступить к созданию советского атомного оружия и образовать с этой целью специальный центр. И центр под названием «Лаборатория № 2 АН СССР» начал свою работу в марте 1943-го.