Олег Мороз - Так кто же развалил Союз?

« Шахназаров. Согласен с вами. «Историческая идея» ваша воплощена, процесс преобразования приобрел необратимый характер, но надо бы довести его до возможно большей зрелости. Иначе действительно могут быть различные потрясения. Примеров в истории много, когда ход реформ осложнялся донельзя, если реформатор по тем или иным причинам отстранялся от дела.

Горбачев.Это верно. Да я и не думаю складывать руки. Будем бороться до конца. Только я ни за что не встану на путь применения силовых методов, к которым многие меня сейчас подталкивают. Это был бы конец всему.

Шахназаров.Измена той самой идее, ради которой вы все начали?

Горбачев.Именно. К этому, к диктатуре, авторитаризму, меня никто не принудит. Лучше подам в отставку».

Хотя разговор происходит тет-а-тет, Горбачев, по-видимому, догадывается, что рано или поздно его слова попадут в печать, и его кредо — к силовым методам, к диктатуре, к авторитаризму его никто не принудит — останется в анналах истории.

Но Шахназаров снова услужливо подсказывает:

− А решительные меры под эгидой и с благословения Съезда, Верховного Совета? От них похоже не уйти.

Горбачев согласен:

− Это другое дело. Все должно быть в рамках законности и демократии. Ты ведь знаешь, Георгий, это для меня не просто слова, а твердое убеждение, жизненная идея, как вы, политологи, выражаетесь.

Вот так, есть «силовые методы», а есть «решительные действия». Горбачев против первых, но допускает вторые.

Между тем, как стало известно позже, примерно в это время, в декабре 1990-го, зам начальника Первого главного управления КГБ Жижин и помощник первого зама председателя КГБ Егоров по указанию председателя КГБ Крючкова начали разработку плана по введению в стране чрезвычайного положения.

Наверное, какие-то элементы этих разработок будут использованы и в событиях, которые вскоре, в январе, развернутся в Прибалтике, и позже, в августе, в Москве. Знал ли Горбачев об этих мероприятиях внутри крючковского ведомства? Сие неизвестно. И от январских, и от августовских действий вроде бы подчиненных ему силовиков Горбачев отстранится.

7 декабря Шахназаров сообщил Горбачеву, что американский журнал «Тайм» назвал его «Человеком десятилетия». Реакция Горбачева была исполнена пафоса:

− Бери другой масштаб! Дело не во мне, но масштаб у этого дела (перестройки. — О.М.) вселенский. Ведь речь о том, что мы и страну перевернули, и Европа уже никогда не будет такой, какой была, и мир не вернется к старому. А новизна двоякая. Это — гуманный демократический социализм и общечеловеческая цивилизация. Так что наша новая революция оказалась и на сей раз не только национальной, российской, но и всемирной. По крайней мере положили начало мировой перестройке.

Вот так. Раньше это называлось «мировая революция», теперь — «мировая перестройка». Хорошо хоть не кровавая, не «на горе всем буржуям».

Временами, как видим, у Горбачева прорывались поистине глобальные честолюбивые мечты. Хотя, если брать конкретно тот момент, это был момент для них совсем не подходящий. Страна была в тупике, перестройка, даже и в пределах Союза, явно пробуксовывала, — что уж тут замахиваться на мировой масштаб!

Единственное утешение для ее автора и инициатора — разве что вот это звание «Человек десятилетия», полученное от авторитетного журнала. Звание, полученное, конечно, вполне заслуженно: не было в мире в минувшие десять лет более значительной личности, чем Горбачев.

15 декабря Декларацию о государственном суверенитете принял Верховный Совет Киргизии.

«Министр торговли СССР К. Терех — председателю Совета министров СССР Н. Рыжкову (декабрь 1990 года):

«За 11 месяцев, по данным Госкомстата СССР, в торговлю недопоставлено… товаров народного потребления на 21,7 миллиарда рублей, в том числе продуктов питания — на 4,3 миллиарда рублей… Особую тревогу вызывает снабжение продуктами животноводства населения Москвы и Ленинграда… Из-за неуплаты счетов по текущему году и отсутствия валютных средств для закупки в первом квартале 1991 года Министерство внешних экономических связей не гарантирует поставки в январе продуктов питания, что приведет к срыву снабжения населения городов Москвы, Ленинграда и других централизованных потребителей… Крайне отрицательно скажутся на поставке товаров легкой промышленности сокращение объемов выделяемых средств для закупки этих товаров по импорту…»

Помимо того, что Ельцину приходилось вести войну с горбачевским Центром, перед ним все более угрожающе разворачивалась еще одна линия фронта — линия противостояния с «собственным» российским парламентом, который он возглавлял. Точнее — с весьма значительной коммуно-«патриотической» его частью. Ничего удивительного в этом не было: достаточно вспомнить, с каким трудом в мае на выборах спикера Ельцин одолел Полозкова, самую реакционную в то время фигуру партноменклатуры, да и вообще, с каким незначительным перевесом в голосах был избран. Поклонники Полозкова, явные и скрытые, никуда не делись. Хотя опора Ельцина депутатская группа «Демократическая Россия» по численности несколько превышала противостоящих ему «Коммунистов России» — 370 депутатов против 360, — к «коммунистам» примыкала еще одна антиельцинская группа — «Россия», около сотни членов. Так что вместе они уже составляли на съезде простое большинство. В дальнейшем коммуно-«патриотам» удастся набрать и квалифицированное большинство — две трети депутатов и более, — позволяющее принимать или отменять конституционные законы. Борьба Ельцина, который к тому времени сделается президентом России, с этой реакционной, антиреформаторской группировкой будет становиться все более ожесточенной и закончится, по сути, кратковременной гражданской войной 3–4 октября 1993 года.

Пока до этого еще далеко, но война, повторяю, началась. На II внеочередном Съезде российский нардепов, проходившем с 27 ноября по 15 декабря 1990 года был провален ряд предложений Ельцина, в том числе предложение занять негативную позицию по отношению к проекту Союзного договора, который Горбачев вынес на обсуждение.

Точка зрения Ельцина нам известна: Союзный договор должен исходить от республик, строиться на основе двусторонних договоров между ними; ни о каком Союзном договоре не может быть речи, пока Центр не признает суверенитеты республик.

— Мы против Союза, в жертву которому вновь хотят принести Россию, — заявил Ельцин. — И поэтому мы не можем принять такой проект договора, в котором содержится хоть малая возможность этого.