Вадим Роговин - Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы)

Разумеется, причины «советского термидора» не крылись в самой природе нэпа, а были связаны с более широкой совокупностью внутриполитических и международных факторов, которые были рассмотрены в нашей книге. Однако указание на совпадение во времени периода нэпа и периода подавления левой оппозиции важно для опровержения ходячих представлений о нэпе как наиболее светлой странице в истории советского общества. Показывая несостоятельность этого новейшего исторического мифа, А. Синявский, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к коммунизму, справедливо писал о годах нэпа: «Как известно, это сравнительно мирный и благополучный период, позволивший народу вздохнуть относительно свободнее и немного откормиться. Вместе с тем это время разгрома всяческих оппозиций и создания мощной сталинской консолидации, время перерождения революции как бы в собственную противоположность, в консервативное, мещанско-бюрократическое устройство. Достоин удивления факт, что в годы нэпа многие герои революции и гражданской войны проявили себя как трусы, приспособленцы, покорные исполнители новой государственности, как обыватели и конформисты. Значит ли это, что они в недавнем прошлом не были подлинными героями? Нет, безусловно, они были героями, они шли на смерть и ничего не боялись. Но изменился исторический климат, и они попали как будто в другую среду, требующую от человека других качеств, а вместе с тем — как будто в свою среду победившей революции. И вот вчерашние герои если не погибают, то превращаются в заурядных чиновников» [798] Синявский А. Диссидентство как личный опыт // Юность. 1989. № 5. С. 89. .

Полностью соглашаясь с характеристикой этих социально-политических процессов, отметим неправомерность сближения Синявским внутрипартийных оппозиций 20-х годов с диссидентством 60—80-х годов. По своему историческому значению и своим историческим последствиям внутрипартийная борьба 20-х годов была гораздо масштабнее деятельности диссидентов периода застоя. Программа левой оппозиции была неизмеримо шире и научнее программы диссидентского движения. Можно даже сказать, что последнее не имело своей целостной программы, ибо взгляды его двух идейных лидеров — Сахарова и Солженицына — глубоко различны между собой. Наконец, расплата оппозиционеров 20-х годов за свои идеи и действия была во много раз страшнее той, которая выпала на долю большинства диссидентов недавнего прошлого.

Отмеченное Синявским изменение «исторического климата» имело глубокие социально-классовые основания. Партия большевиков, а также её противники однозначно воспринимали нэп как уступку развитию капиталистических отношений. Однако власть при этом осталась в тех же руках, которые руководили Октябрьской революцией. Эта власть ограничивала развитие капиталистических отношений теми пределами, которые не нарушали социально-экономических основ нового общественного строя: национализации крупных средств производства, банков и земли, монополии внешней торговли, планового начала в управлении экономикой. Поэтому само по себе введение нэпа, несмотря на возрождение и оживление капиталистических элементов города и деревни, не означало наступления термидора.

Предпосылкой «советского термидора» стала кристаллизация нового правящего слоя профессионалов власти, поставленных в привилегированное положение и прикрывавшихся идеей социализма перед массами. Этот слой стремился увековечить своё существование, закрепить и оправдать как свою монополию на власть, так и свои растущие материальные привилегии. Это стремление нашло идеологическое и практическое выражение в борьбе против социального равенства, которая первоначально сочеталась с серьёзными уступками верхушечным слоям деревни. Законы, легализовавшие аренду земли и применение наёмной рабочей силы в сельском хозяйстве, шли значительно дальше первоначальных замыслов нэпа.

Борьба правящей фракции с левой оппозицией, которая велась в этот период под лозунгами защиты интересов крестьянства как свободных товаропроизводителей и продавцов продукции своего хозяйства встретила поддержку со стороны остатков старых господствующих классов и их идеологических выразителей, которые «естественно ухватились за крестьянина, как за якорь спасения. Они не смогли надеяться на какие-либо непосредственные успехи и ясно понимали, что им необходимо пройти через период защиты крестьянства. Всё это была армия термидора. Ни одна из этих групп, однако, не могла открыто поднять голову. Всем им необходим был защитный цвет правящей партии и традиционного большевизма» [799] Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 234, 235. .

Борьба против равенства объединяла бюрократию с мелкой буржуазией города и деревни, поскольку неравенство составляло социальную основу и смысл существования этого негласного союза. «Бюрократия очень далеко шла в сторону интересов и притязаний своего союзника. Но к 1927 году окончательно обнаружилось то, что грамотный экономист знал и раньше, что притязания буржуазного союзника по своему существу беспредельны. Кулак хотел землю в полную собственность. Кулак хотел иметь право свободного распоряжения всем своим урожаем. Кулак стремился создать себе контрагентов в городе в виде свободного торговца или свободного промышленника. Кулак не хотел терпеть принудительных поставок и твёрдых цен. Кулак вместе с мелким торговцем, вместе с мелким промышленником стремился к полной реставрации капитализма. Этим самым открывалась непримиримая борьба (между бюрократией и кулаком.— В. Р. ) за прибавочный продукт национального труда» [800] Там же. С. 243. .

Уступки мелкой буржуазии сохранились гораздо меньшее время, чем предполагали их инициаторы и, прежде всего, Сталин. Эти уступки не только не располагали кулака к добровольной сдаче своих излишков, а, наоборот, пробуждали в нём уверенность в том, что государство заколебалось и что необходимо дальше нажать, чтобы добиться полной свободы оборота. Верхушечные слои деревни в 1927 году уже настолько нарастили свою экономическую мощь, что смогли отважиться на «хлебную стачку», поставившую города перед угрозой хлебной блокады.

Эмпирической реакцией бюрократии на череду «хлебных стачек» стал ультралевый зигзаг Сталина в 1928/29 году, ликвидировавший нэп и переросший в политику насильственной коллективизации и «ликвидации кулачества как класса». Этот авантюристический зигзаг привёл к установлению неограниченной власти бюрократии в городе и деревне. Вступив на путь фронтального столкновения не только с кулаком, но и со всем крестьянством, бюрократия поменяла свою социальную опору. Ею стала огромная и разношерстная «армия», состоявшая из «людей обывательского типа, которые оставались в бурную эпоху революции и гражданской войны в стороне, а теперь, убедившись в крепости советского государства, стремились приобщиться к нему на ответственные должности, если не в центре, то на местах» [801] Там же. С. 234. .