Вадим Роговин - Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы)

При помощи этого оружия Сталину удалось уже спустя несколько лет добиться абсолютной власти в партии и стране, а затем истребить почти всю старую партийную гвардию и вслед за ней — сотни тысяч советских и зарубежных коммунистов. Если в ходе дискуссии 1923 года впервые был пущен в ход жупел «фракционности», то в дискуссии 1924 года был впервые опробован второй, ещё более грозный жупел — «троцкизм». Использованный Сталиным и его ближайшим окружением в борьбе со всеми последующими оппозициями, он с течением времени приобретал всё более зловещее звучание, превращаясь из синонима «антиленинизма» и «антипартийности» в синоним «антисоветской контрреволюционной деятельности».

Перенесение дискуссии 1924 года в плоскость «борьбы с троцкизмом» имело далеко идущие цели и далеко идущие последствия. Отныне любой член РКП(б), равно как и других секций Коминтерна, соглашавшийся с позицией Троцкого по любому конкретному вопросу, был обречён на обвинение в «троцкизме». Под флагом «борьбы с троцкизмом» Сталин и его ближайшее окружение проводили все «чистки» и репрессивные кампании.

Десятки и сотни тысяч членов нашей и других компартий, большинство из которых не принимали участия ни в одной из оппозиций и не разделяли оппозиционных взглядов, ушли на смерть или в концентрационные лагеря с самым страшным клеймом «троцкист». Трагизм положения этих коммунистов, всерьёз поверивших в существование «теории первородного греха», усугублялся тем, что им приходилось непрерывно доказывать товарищам по партии (а затем, с начала 30-х годов — следователям и судьям) свою полную непричастность и враждебность «троцкизму». Этот продукт коллективной мифологии так настойчиво внедрялся в массовое сознание, что даже Ф. Раскольников — единственный крупный большевик, решившийся на гребне репрессий 30-х годов порвать со Сталиным и публично направить в его адрес такие обвинения, на которые не отважился ни один настоящий «троцкист», т. е. участник возглавлявшейся Троцким в 20-е годы левой оппозиции,— счёл необходимым в «Открытом письме Сталину» (1939 год) сделать знаменательную оговорку: «Как вам известно, я никогда не был троцкистом. Напротив, я идейно боролся со всеми оппозициями в печати и на широких собраниях» [437] Неделя. 1988. № 26. . «Троцкистской вылазкой» считалось любое сколько-нибудь благоприятное (даже в частном разговоре) упоминание о Троцком, хранение его работ или знакомство с ними, любое несогласие с той или иной акцией сталинского руководства.

Атмосфера политической истерии, сопутствовавшая всем последующим чисткам и массовым репрессиям, отчётливо проявилась уже в «литературной дискуссии» 1924 года. В декабре этого года Суварин писал из Москвы, что кампания по обесчещиванию и дискредитации Троцкого достигла «невероятной степени ярости, бесстыдства и ненависти». «Страна буквально наводнена так называемой „антитроцкистской литературой“. Все издания соревнуются между собой в низкопоклонстве» [438] ЭКО. 1989. № 11. С. 168. . Суварин осуждал заявления о раскаянии, подобные заявлению одного из «красных профессоров», принимавшего участие в подготовке третьего тома собрания сочинений Троцкого. По мнению Суварина, молчание Троцкого и участников оппозиции 1923 года в ответ на бесчисленные грубые и нелояльные нападки и инсинуации в адрес «троцкизма» привели к тому, что «симпатии к Троцкому растворяются в незнании и страхе, но никто… не понимает цели этой кампании» [439] Там же. .

«Литературная дискуссия с троцкизмом» может быть названа дискуссией лишь в кавычках. На деле никакого диалога не было, а была тщательно скоординированная односторонняя идеологическая кампания, на службе которой стоял весь партийный аппарат, все органы партийной печати. Сторонники Троцкого не выступили ни с одной ответной статьёй. Очевидно, это произошло под влиянием самого Троцкого, который ни разу публично не ответил на поток направленной в его адрес откровенной клеветы.

Правда, уже в ноябре 1924 года он написал статью «Наши разногласия», в которой подвергал обстоятельному разбору обвинения в свой адрес и опровергал все подлоги, передержки и фальсификации, пущенные в ход его противниками. Но эта статья не увидела света и впервые была извлечена из архива Троцкого и опубликована за рубежом лишь в конце 80-х годов.

В статье «Наши разногласия» Троцкий подчёркивал: «Если бы я считал, что мои объяснения могут подлить масла в огонь дискуссии,— или если б мне это прямо и открыто сказали товарищи, от которых зависит напечатание этой работы,— я бы отказался от её напечатания, как ни тяжело оставаться под обвинением в ликвидации ленинизма» [440] Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 11. . Здесь вновь проявилась уже знакомая нам нерешительность Троцкого, даже замешательство перед лицом беспринципного заговора, инспирированного «руководящим коллективом». Нежелание Троцкого «подлить масла в огонь дискуссии» объяснялось ещё и тем, что основные аргументы по поводу версии о «троцкизме» уже были высказаны им в брошюре «Новый курс», но полностью проигнорированы его оппонентами. К тому же в той накалённой атмосфере, которая была создана в конце 1924 года «руководящим коллективом», любое ответное выступление Троцкого не только неминуемо дало бы повод к новым неистовым нападкам, но и вызвало бы немедленные новые обвинения во фракционности и создании «троцкистской оппозиции». (Именно это и произошло спустя полтора года, после первого выступления объединённого оппозиционного блока).

Некоторые ближайшие соратники и единомышленники Троцкого считали, что публикация им «Уроков Октября» была тактической ошибкой, поскольку дала повод его противникам развязать новую кампанию против «троцкизма». Этому обвинению Троцкий придавал столь серьёзное значение, что после образования объединённого оппозиционного блока в 1926 году он обратился к Зиновьеву на одном из фракционных совещаний с вопросом:

«— Скажите, пожалуйста, если бы я не опубликовал „Уроков Октября“, имела бы место так называемая литературная дискуссия против „троцкизма“ или нет?

Зиновьев без колебаний ответил:

— Разумеется. „Уроки Октября“ были только предлогом. Без этого повод дискуссии был бы другой, формы дискуссии несколько другие, но и только» [441] Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102—109. .

Другой момент, который Троцкий считал нужным прояснить, касался сознательного обмана Зиновьевым и Каменевым своих сторонников, особенно в Ленинграде, не посвящённых в заговоры и провокационные намерения «тройки» и «семёрки». По этому поводу Зиновьев не раз говорил Троцкому после сближения с ним: «В Питере мы это (миф о «троцкизме».— В. Р. ) вколотили глубже, чем где бы то ни было. Так поэтому труднее всего переучивать» [442] Там же. .