Вадим Роговин - 1937

Как отмечает автор воспоминаний, «настроение прибывших было далеко не упадническим, а наоборот, бодрым, энергичным и… злым». Приезд оппозиционеров на Воркуту совпал с обсуждением проекта «сталинской конституции». Троцкисты подвергли его уничтожающей критике, а один из них после очередной радиопередачи «спокойно резюмировал: Всё ясно, товарищи,— это не сталинская конституция, а сталинская проституция».

«Троцкисты, бесспорно располагали большим опытом революционной борьбы и, благодаря этому, умели держаться сплочённо, дружно и храбро, умели соблюдать известные меры предосторожности в своей работе и борьбе». Когда автор воспоминаний посоветовал В. Косиору «смириться с судьбой и запастись терпением для отбытия срока заключения», поскольку «никакие акции протеста не помогут», Косиор ответил: «По-своему вы правы. Но не забывайте, что мы не уголовная банда и не случайные политические преступники, мы — противники сталинской политики и желаем стране только лучшего… Если наше положение — действительно скверное, то мы хотим, по крайней мере, знать, что думает об этом Москва. Сегодня мы имеем право полагать, что местные чекисты проявляют собственную инициативу, ущемляя наши элементарнейшие права, даже как заключённых, а мы хотим знать мнение Москвы — тогда многое для нас станет ясным».

В октябре 1936 года начался кульминационный пункт воркутинской трагедии — объявление голодовки всеми троцкистами, находившимися в местных лагерях.

Голодавшие требовали открытого суда над собой (большинство из них получило лагерные сроки заочно, по постановлению Особого совещания), освобождения своих жён и детей и предоставления им права на свободный выбор места жительства, перевода стариков и инвалидов из полярных районов в районы с более мягким климатом, отделения политических заключённых от уголовников, установления для всех заключённых одинакового питания независимо от выполнения нормы.

Во всех воспоминаниях называется один и тот же беспрецедентный срок голодовки — 132 дня. В ней принимало участие более тысячи заключённых, из которых несколько человек умерли. Вскоре участников голодовки свезли из всех лагпунктов в посёлок, находящийся в нескольких десятках километров от рудника. Но и оттуда к остальным заключённым стали поступать сведения, что голодовка продолжается и троцкисты не намерены сдаваться. «Даже вольнонаёмные не осмеливались выразить свою ненависть к „вылазке заклятых контрреволюционеров“, так как, видимо, трагедия голодающих находила какой-то отзвук и в их сердцах… Чекисты приняли все меры к тому, чтобы эта голодовка не стала объектом мирового общественного мнения и прессы» [922] Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 279. Folder 10. P. 34—49. . Весной 1937 года голодающим по приказу из Москвы было сообщено, что их требования удовлетворены. Все они были направлены на бывшую штрафную командировку «Кирпичный завод», где с осени 1937 года начались массовые расстрелы.

Противники сталинизма не ограничивались населением лагерей. Их численность неуклонно росла и на воле.

Стимулируя непрерывную публикацию сообщений о всё новых «разоблачённых троцкистах», Сталин не смущался тем, что обилие таких сообщений создаёт впечатление о крайней многочисленности сторонников стократ заклеймённого Троцкого. Главной его задачей было нагнетание ужаса масштабностью возглавляемой Троцким заговорщической деятельности и чудовищностью преступлений участников этого всеобъемлющего заговора.

Однако, наблюдая, как из правящей тележки выпадают всё новые лица, простые люди не могли не спрашивать себя: кто правит нами? Почему люди, боровшиеся за Советскую власть и до вчерашнего дня ходившие в её фаворитах, внезапно оказались тяжкими преступниками?

Несмотря на неминуемость расправы, которая должна была последовать за малейшее выражение сомнений в правомерности репрессий, негодующие голоса протеста раздавались даже на партийных собраниях. В воспоминаниях О. Адамовой-Слиозберг рассказывается о её встрече в тюремной камере с ивановской ткачихой, старой большевичкой и участницей гражданской войны О. И. Никитиной, тридцать пять лет проработавшей у станка. Никитина получила десять лет за то, что со свойственной ей прямотой заявила на собрании: «„Говорите, все предатели. Что же Ленин-то совсем без глаз был, не видел людей, которые вокруг него жили?“ И вот сидела она и по целым дням шептала про себя — всё доказывала себе, что правильно поступила» [923] Доднесь тяготеет. С. 46—47. .

Даже по поводу Троцкого, на протяжении многих лет изображавшегося официальной пропагандой в качестве вождя «авангарда контрреволюционной буржуазии», нередко публично высказывались слова сочувствия и уважения. Так, студент индустриального рабфака в Ростове-на-Дону Козлов говорил на партийно-комсомольском собрании: «Троцкий имеет колоссальные заслуги перед страной… он один из популярнейших вождей революции». Невзирая на требования «органов», помощник прокурора Старцев отказался санкционировать арест Козлова за это выступление, заявив: «Ведь занимал же Троцкий должности, о которых говорил Козлов на собрании» [924] Хлевнюк О. В. 1937-й. Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992. С. 64. .

Подобные, пусть и разрозненные голоса протеста толкали Сталина на непрерывное расширение круга репрессируемых. Планируя показательные процессы, он, во-видимому, не предвидел тех последствий, к которым они приведут. Его первоначальная политическая цель состояла в истреблении наиболее ненавистных противников и в нанесении смертельного удара по IV Интернационалу. Однако он не рассчитал силы удара. Раскрывая внутреннюю логику последующих репрессий, Троцкий писал: «Непрерывные успехи Сталина (в борьбе с внутрипартийными оппозициями.— В. Р. ), начиная с 1923 года, постепенно привели его к убеждению, что исторический процесс можно обмануть или изнасиловать. Московские процессы представляют собой высший пункт этой политики обмана и насилия. Вместе с тем… каждый новый обман требует двойного обмана для своего поддержания; каждое насилие расширяет радиус необходимых насилий… Мир поражается не столько силой воли и неколебимости, сколько низменными интеллектуальными ресурсами и политическими средствами. Ни обмануть, ни изнасиловать исторический процесс нельзя. Процессы, видимо, поразили всю бюрократию, за исключением ничтожной посвящённой кучки. Никто не понимал, зачем эти процессы понадобились, никто не верил, что опасность со стороны оппозиции так велика» [925] Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 267. .

Подтверждением этих слов служат доносительские реляции, хранящиеся в партийных архивах. В Коломне член партии с 1918 года Соминский на занятиях кружка партучебы высказал суждения, «направленные на защиту врагов народа, сожаления о них, восхваление их деятельности и противопоставлял настоящее сталинское руководство ленинскому». В той же Коломне рабочий сталелитейного цеха заявил, что «троцкисты и бухаринцы не такие уж плохие люди, как о них говорят». Запорожский шофёр Павлов назвал троцкистов «заслуженными революционерами». Рабочий запорожского спиртного завода, кандидат в члены ВКП(б), в беседе в товарищами говорил: «Очень жаль людей — Каменева и Зиновьева, которые невинно страдают». На допросах в НКВД он подтвердил эти слова и добавил: «Никто мне не запретит кого жалеть: вы — тех, а мы — тех» [926] Коммунист. 1990. № 1. С. 81. .