Рой Медведев - Неизвестный Сталин

Печально известный февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б), который дал идеологическое обоснование и импульс новому витку репрессий и открыл самую мрачную в истории Советского Союза и КПСС страницу кровавого массового террора, возведенного в ранг главной задачи государственной политики, открылся 23 февраля 1937 года в Кремле. На первом заседании председательствовал В. М. Молотов, который после утверждения повестки дня предоставил слово наркому внутренних дел Н. Ежову для доклада о деле Бухарина и Рыкова.

Нет смысла излагать здесь содержание этого доклада, который был построен почти целиком на сознательных фальсификациях. Главным обвинением было, конечно же, обвинение в подготовке Бухариным и Рыковым различных террористических групп для убийства Сталина, которого они якобы злобно ненавидели. Таких групп лидеры «правых» подготовили, по данным НКВД, больше десяти, но ни одна из них так и не смогла совершить задуманное. Ежов предложил поэтому исключить Бухарина и Рыкова из состава ЦК и из партии.

После Ежова выступил Анастас Микоян. Его выступление было каким-то мелочным, злым, но неубедительным. Речь шла о разных случайных встречах, письмах, выступлениях, слухах, но не о реальных делах или преступлениях. Микоян даже пытался отрицать близость между Лениным и Бухариным, заявив, что у Ленина были другие, гораздо более близкие ему ученики и соратники.

Затем слово было предоставлено Бухарину, который также говорил о каких-то мелочах, пытаясь опровергнуть главным образом Микояна. Сталин часто перебивал Бухарина, а потом между ними завязался пустой диалог, который занимает в стенограмме несколько страниц:

«Сталин.Почему Астров должен врать?

Бухарин.Я не знаю…

Сталин.Была у тебя с ним (с Радеком) болтовня, а потом забыл.

Бухарин.Да ей-богу, не говорил.

Сталин.Много болтаешь.

Бухарин.То, что я много болтаю, я согласен. Но то, что я болтал о терроре, это абсолютная чепуха.

Сталин.Речей можешь наговорить, сколько хочешь.

Бухарин.Я говорю здесь правду, никто меня не заставит говорить на себя чудовищные вещи.

Сталин.Ты не должен клепать на себя. Это самая преступная вещь». — И т. д., и т. п. [600] Там же. № 4–5. С. 32–36.

24 февраля на вечернем заседании Молотов снова предоставил слово Бухарину. «Я, товарищи, имею сообщить вам очень краткое заявление такого порядка. Приношу Пленуму Центрального Комитета свои извинения за необдуманный и политически вредный акт объявления мною голодовки». — «Мало, мало!» — закричал Сталин [601] Там же. № 6–7. С. 3. .

После этой перепалки, которая продолжалась еще несколько минут, выступил А. Рыков. Его выступление было также крайне мелочным, противоречивым, и он явно хотел отмежеваться от Бухарина и «бухаринской школы», к созданию которой он, Рыков, не имел якобы никакого отношения.

25 февраля прения на пленуме продолжились, и все выступавшие решительно осуждали как Бухарина, так и Рыкова, припоминая им даже какие-то эпизоды из времен революции и Гражданской войны. Бухарин нередко кричал с места: «Ложь!», «Клевета!», «Абсолютная чушь!» Нередко перебивал ораторов своими замечаниями и Сталин.

26 февраля на утреннем заседании Бухарин и Рыков получили возможность для «последнего слова». Это было действительно последнее выступление Бухарина перед партийной аудиторией. Он говорил долго, пытаясь опровергнуть обвинения, прозвучавшие на пленуме в его адрес 24 и 25 февраля. Его часто перебивали, особенно часто Молотов и Микоян. Несколько реплик бросил Хрущев. Среди прочего Бухарин попытался объяснить, почему он очень часто писал свои письма не только в Политбюро, но и лично Сталину, «пытаясь будто бы воздействовать на его доброту». («Я не жалуюсь», — выкрикнул Сталин.) «Я обращаюсь к Сталину, — сказал Бухарин, — как к высшему авторитету в партии… Такая вещь установилась еще при Ленине. Когда каждый из нас писал Ильичу, он ставил такие вопросы, с которыми не входил в Политбюро, он писал о своих сомнениях, колебаниях и т. д.». Обсуждение завершилось заключительным словом Н. Ежова, который повторил и расширил все прежние обвинения. Он заявил, что следствие по этому делу будет продолжено и все смогут убедиться в его объективности [602] Там же. 1993. № 2. С. 3—32. .

Для подготовки решения по делу Бухарина и Рыкова пленум создал комиссию в составе 36 человек. В эту комиссию вошли все члены Политбюро, а также ряд наиболее известных членов ЦК. Среди других здесь были Н. К. Крупская, М. И. Ульянова, М. М. Литвинов, Н. С. Хрущев, С. М. Буденный. Вечером 26 и утром 27 февраля пленум обсуждал вопросы, связанные с предстоящими выборами в Верховный Совет СССР по новой Конституции СССР. Бухарин провел это время дома. У него уже не осталось никаких надежд. Он написал в эти часы письмо: «Будущему поколению руководителей партии» — и попросил жену заучить это письмо наизусть. «Ты молода, и ты дождешься, когда во главе партии будут другие люди». Несколько раз он проверил жену и, убедившись, что она запомнила его письмо слово в слово, сжег его текст. Только через двадцать лет, вернувшись из ссылки, Анна Ларина, повторявшая письмо мужа много раз в тюрьме, лагере и ссылке, записала его на бумаге и направила в ЦК КПСС Н. С. Хрущеву. Потом она посылала его попеременно Брежневу, Андропову, Черненко и Горбачеву. Письмо Бухарина публиковалось с тех пор много раз и комментировалось по-разному. Но все отмечали при этом и слова Бухарина о том, что НКВД, превратившись в «адскую машину, пользующуюся, вероятно, методами Средневековья», творит свои гнусные дела «в угоду болезненной подозрительности Сталина, боюсь сказать больше». И тут же Бухарин заверяет «будущих руководителей партии», что у него в последние семь лет «не было и тени разногласий с партией», что он «ничего не замышлял против Сталина».

Комиссия пленума заседала под председательством А. Микояна. Первым выступил Ежов, который предложил не только исключить Бухарина и Рыкова из ЦК и из партии, но предать суду Военного трибунала и расстрелять. П. Постышев согласился с тем, что обвиняемых надо исключить из партии и предать суду, но «без применения расстрела». Сталин выступил четвертым и предложил такую формулу: «Исключить из состава кандидатов ЦК ВКП(б), суду не предавать, а направить дело в НКВД», то есть для продолжения расследования. После Сталина только Мануильский, Косарев, Шверник и Якир высказались за предание суду и расстрел Бухарина и Рыкова. Все остальные члены комиссии, согласно протоколу, высказались «за предложение Сталина». Окончательное решение на этот счет было принято единогласно [603] Там же. С. 24–25. .