Рой Медведев - Неизвестный Сталин

Известный советский поэт и переводчик Семен Липкин, работавший в г. Фрунзе над переводом киргизского эпоса «Манас», рассказал через 52 года о своих неожиданных встречах и беседах с Бухариным в очерке «Бухарин, Сталин и Манас». «Внешность Бухарина меня поразила: я не ожидал, что он такой русский. Это был с виду русский рабочий, таких я видел среди типографов, темный блондин, широкоплечий, рано полысевший, с большим лбом. И речь у него была ярко-русская. До Бухарина я видел близко некоторых большевистских лидеров, но Бухарин резко отличался от своих соратников. Он разговаривал живописно, свободно, весело и совсем не книжно. Как выяснилось, он приехал отдохнуть и поохотиться в киргизских горах. Его сопровождал секретарь-известинец Семен Ляндрес, отец популярного ныне литератора Юлиана Семенова» [595] Там же. 1988. № 2. С. 22. . Вскоре Бухарин и Ляндрес ушли в горы с несколькими проводниками. Транзисторных приемников тогда еще не было, и Бухарин мог на время забыть о московских делах.

Бухарин был еще в горах, когда 19 августа 1936 года в Москве начался новый судебный процесс по делу Зиновьева, Каменева и группы их сторонников. Процесс шел в Доме союзов в присутствии тщательно отобранной публики. Это был первый открытый судебный процесс над бывшими лидерами оппозиции. Подсудимые охотно рассказывали суду о всех своих преступлениях и злых замыслах, одновременно сообщая о «преступных» связях с Бухариным, Рыковым, Томским и другими бывшими «правыми». По показаниям Л. Каменева, различия с Бухариным у него были не в политике, а в тактике, ибо Бухарин «избрал тактику усиленного внедрения в партию и завоевывания личного доверия руководства». 22 августа в газетах было опубликовано специальное заявление Прокурора СССР А. Я. Вышинского о начале расследования по обвинениям в адрес Томского, Рыкова, Бухарина и некоторых других известных деятелей оппозиции. По стране прокатились массовые митинги с требованиями не только сурово покарать тех, кто уже сидел на скамье подсудимых, но и «до конца расследовать связи Бухарина, Рыкова и Томского с преступной троцкистско-зиновьевской бандой». Узнав об этих обвинениях, М. Томский покончил жизнь самоубийством.

Бухарин спустился с гор в г. Фрунзе, когда шел уже последний день московского процесса и был оглашен приговор. Бухарин узнал об этих событиях из сообщений радио и из местных газет и был потрясен. Он дал срочную телеграмму Сталину и Ягоде с просьбой отложить исполнение приговора. Он умолял устроить ему очную ставку с Зиновьевым и Каменевым, чтобы он, Бухарин, мог отвести обвинения в свой адрес. Но через день Бухарин узнал, что приговор приведен в исполнение. Бухарин думал, что его арестуют еще во Фрунзе, потом в Ташкенте, где он сделал пересадку по дороге в Москву. Но в московском аэропорту его встречала жена и машина из «Известий».

Оказавшись дома, Бухарин тотчас позвонил Сталину, но ему сказали, что Сталина нет в Москве. Бухарин позвонил вторично и узнал, что Сталин уже через день после расстрела Зиновьева и Каменева отбыл на отдых в Сочи. Бухарин отправил с фельдъегерской почтой большое письмо Сталину и заперся в своей квартире. Впрочем, и так никто не звонил ему по телефону и не заходил. Неделя за неделей проходили в тяжелом ожидании. Аресты в Москве продолжались и затронули некоторых людей, близких Бухарину. В конце сентября Г. Ягода был снят с поста народного комиссара внутренних дел, а на его место был назначен Николай Ежов, стремительно выдвинувшийся и сравнительно молодой секретарь ЦК ВКП(б). Это назначение было воспринято как шаг к усилению террора.

После суда над Зиновьевым и Каменевым Сталин ввел правило: наиболее важные показания арестованных на допросах размножались и рассылались с грифом «секретно» всем членам и кандидатам в члены ЦК ВКП(б). Получал пачки показаний из НКВД и Бухарин. Он еще не знал, какими методами вынуждаются эти показания, но читал их с ужасом и недоверием. Недоверие было понятно: во многих протоколах допросов упоминалось и имя самого Бухарина как одного из видных организаторов террора и вредительства в СССР.

Бухарин не знал, что ему делать. Ему казалось, что у него много друзей среди членов Политбюро. Но Серго Орджоникидзе не ответил на письмо Бухарина. Ничего не ответил и Михаил Калинин, который еще недавно называл Бухарина «наиболее крупным теоретиком нашей партии». Климент Ворошилов неожиданно прислал короткую записку: «Прошу вас, т. Бухарин, ко мне больше никогда ни с какими вопросами не обращаться». Оставалась надежда только на Сталина, и Бухарин почти ежедневно писал ему письма и записки, которые начинались словами: «Дорогой Коба!» Сталин не отвечал Бухарину, но все же старался сохранить у последнего какую-то тень надежды.

По свидетельству жены Бухарина А. М. Лариной, с которой мне приходилось часто встречаться и беседовать в 1970-е годы, она вместе с мужем пошла 7 ноября 1936 года на Красную площадь, чтобы отметить 19-ю годовщину Октября. Они прошли по пропуску «Известий» на соседние с мавзолеем трибуны. Сталин заметил Бухарина. Неожиданно Ларина увидела, что через густую толпу людей к ним протискивается часовой. Она подумала, что им предложат немедленно покинуть Красную площадь. Но молодой красноармеец отдал честь Бухарину и сказал: «Товарищ Бухарин, товарищ Сталин просил передать вам, что вы не на месте стоите, и просит вас подняться на мавзолей» [596] См.: Medvedev R. Nikolai Buharin. N. Y.; London: The Last Years Norton, 1980. P. 129–130. .

Но уже через несколько дней после праздника к Бухарину пришли еще более тяжкие испытания. Его не вызывали на Лубянку, но прямо в Кремле в одном из помещений начали устраивать очные ставки и с арестованными ранее бывшими троцкистами, и с молодыми учеными и политиками из так называемой школы Бухарина. Одна за другой происходили очные ставки с Г. Сокольниковым, К. Радеком, Л. Серебряковым и другими. И все они говорили о своих «преступных связях» с Бухариным, о существовании еще одного подпольного контрреволюционного и террористического центра, во главе которого якобы стоит Бухарин.

Особенно поразила Бухарина встреча с Ефимом Цетлиным, одним из своих любимых учеников. На очной ставке в присутствии следователя Цетлин рассказал, что Бухарин лично дал ему свой револьвер и поставил на углу улицы, по которой должен был проехать Сталин. Но Сталин проехал в этот день по другому маршруту, и покушение не состоялось.

Придя домой после этой очной ставки, Бухарин достал свой револьвер. На золотой пластинке, прикрепленной к рукоятке, было выгравировано: «Вождю пролетарской революции Н. И. Бухарину от Клима Ворошилова». Бухарин решил, что ему ничего не остается, как покончить с собой. Он попрощался с женой и, запершись в кабинете, долго держал револьвер в руке, но так и не смог выстрелить в себя. Позднее это повторялось несколько раз. Иногда при жене Бухарин держал револьвер в руке, подбрасывал его немного вверх, а потом прятал в стол. Часто такие вспышки отчаяния кончались истерикой, после которой он долго и трудно приходил в себя.