Рой Медведев - Неизвестный Сталин

В письме к Стефану Цвейгу от 9 декабря 1936 года Р. Роллан писал: «Вы себе, наверное, не представляете, что тамошние деятели живут в окружении убийц. Незадолго до моего приезда сам Сталин чуть не стал жертвой одного из них прямо в Кремле. Сталина я очень уважаю» [650] Иностранная литература. 1988. № 4. С. 165. .

Однако уже в начале 1937 года репрессии в СССР начали принимать характер массового террора, захватывая и таких людей, которых Роллан знал и почитал. Особенно поражен был Роллан арестом Николая Бухарина, которому посвятил несколько страниц в «Московском дневнике». В отчаянном письме к Сталину Роллан взывал к памяти их «общего друга» Горького и просил пощадить Бухарина. «Разум типа Бухарина — это богатство для его страны, он может и должен быть сохранен для блага советской науки и развития теоретической мысли. У нашего общего друга Максима Горького я часто встречался с Бухариным, их связывала самая тесная дружба. Если эти воспоминания могли бы спасти Бухарина, то во имя Горького я прощу Вас о милосердии» [651] Свободная мысль. 1993. № 4. С. 69. . Но Сталин не стал отвечать и на это письмо Роллана, которого сам же назвал в беседе с ним «величайшим мировым писателем».

В 1938 году Ромен Роллан заканчивал работу над своей монументальной трагедией «Робеспьер», которая завершала целый цикл его драм на темы Великой Французской революции. Но в это же время в Советском Союзе развивалась трагедия другой революции, и Роллан наблюдал за этими событиями с ужасом и отвращением. «Московский процесс для меня терзание, — писал Р. Роллан из Швейцарии французскому писателю и коммунисту Жану Ришару Блоку во время судебного процесса в Москве по делу „правотроцкистского блока“. — Резонанс этого события во всем мире, и особенно во Франции и в Америке, будет катастрофическим» [652] Иностранная литература. Там же. С. 166. .

Ромен Роллан предлагал Французской компартии направить Сталину секретное письмо с просьбой не расстреливать Бухарина и Рыкова, а приговорить их к ссылке. Он боялся, что в ином случае Народный Фронт во Франции может развалиться и будет также нанесен удар по единству коммунистов и социалистов в республиканской Испании. Однако большую часть своих мыслей Ромен Роллан доверял лишь дневнику. Он уже не восхищался советским режимом. «Это строй абсолютно бесконтрольного произвола, без малейшей гарантии, оставленной элементарным свободам, священным правам справедливости и человечности. Я чувствую, как поднимается во мне боль и возмущение. Но не мог бы высказать ни малейшего осуждения этого режима без того, чтобы бешеные враги во Франции и во всем мире не воспользовались моими словами как оружием, отравив его самой преступной злой волей» [653] Перюса Ж. Ромен Роллан и Максим Горький. Париж, 1968. . В своих публичных выступлениях в конце 1930-х годов и особенно в годы Второй мировой войны Р. Роллан продолжал защищать СССР и воздерживаться от какой-либо критики в адрес Сталина.

Следующим после Ромена Роллана собеседником Сталина из числа великих европейских писателей был Лион Фейхтвангер, которого Сталин принял и с которым беседовал около трех часов в своем кремлевском кабинете 8 января 1937 года. Л. Фейхтвангер не считал себя социалистом и не поддерживал связей с коммунистическими партиями Запада. Но он был несомненным антифашистом и принимал участие в международном движении в защиту культуры от наступления фашизма. Л. Фейхтвангер приехал в Москву еще в декабре 1936 года, и программа его встреч и бесед в СССР была очень большой. Сталин не сразу принял решение о встрече с Фейхтвангером. Несомненно, что за всеми встречами, беседами и высказываниями знаменитого писателя внимательно следили, и доклад, который по этому поводу был получен Сталиным, вполне удовлетворил советского лидера.

Фейхтвангер не готовил заранее своих вопросов, и вначале оба собеседника вели себя сдержанно. Но затем, как с гордостью сообщал позднее писатель, «Сталин проникся ко мне доверием, и я почувствовал, что с этим человеком я могу говорить откровенно. И он отвечал мне тем же. Не всегда соглашаясь со мной, он все время оставался глубоким, умным, вдумчивым». Но из отчета об этой беседе, который был опубликован позже самим Фейхтвангером, было очевидно, что именно Сталин прочно держал в руках главную нить разговора.

После беседы со Сталиным перед немецким писателем, выросшем в богатой еврейской семье и бежавшим из гитлеровской Германии во Францию, открылись все двери. Он даже получил возможность присутствовать на «открытом» судебном процессе над большой группой «троцкистов» во главе с Г. Пятаковым и К. Радеком, который проходил в Октябрьском зале Дома Союзов во второй половине января 1937 года.

Лион Фейхтвангер, так же как и Р. Роллан, вел в Москве подробные записи обо всех своих встречах и беседах. Но он не стал прятать свой московский дневник, а быстро переработав его, написал и опубликовал сначала во Франции свою знаменитую книгу «Москва. 1937. Отчет о поездке для моих друзей». Книга Фейхтвангера была немедленно переведена на русский язык, и Сталин был одним из первых читателей этого перевода. Он был доволен и велел как можно скорее издать книгу Фейхтвангера в СССР. И действительно, все делалось очень быстро. Рукопись была сдана в набор 23 ноября 1937 года, а уже 24 ноября верстка была подписана в печать. Книга Фейхтвангера вышла в свет в начале декабря тиражом в 200 тысяч экземпляров.

Москву Л. Фейхтвангер описывал как громадный город, который дышит удовлетворением и согласием, даже больше того — счастьем. Жители Москвы довольны своим процветанием, которое является не результатом благоприятной конъюнктуры, а результатом разумного планирования. Советская интеллигенция иной раз критикует отдельные недостатки в стране, но она вполне согласна с существующим порядком в целом. Улучшения в жизни простых людей происходят каждый месяц, и хотя средний гражданин Союза живет пока еще хуже, чем средний гражданин в странах Европы, но он чувствует себя более спокойным, более довольным своей судьбой и более счастливым.

О Сталине Фейхтвангер писал с искренним восхищением. «Речи Сталина очень обстоятельны и несколько примитивны; но в Москве нужно говорить очень громко и отчетливо, чтобы это было понятно даже во Владивостоке. Поэтому Сталин говорит громко и отчетливо, и каждый понимает его слова, каждый радуется им, и его речи создают чувство близости между народом, который их слушает, и человеком, который их произносит. В противоположность другим стоящим у власти лицам, Сталин исключительно скромен. О частной жизни Сталина, о его семье, привычках ничего точно не известно. Он не позволяет публично праздновать день своего рождения. Среди всех известных мне людей, стоящих у власти, Сталин выделяется своей простотой. Он обладает огромной работоспособностью и вникает в каждую мелочь. Сталину, очевидно, докучает та степень обожания, которой он окружен, и он иногда сам над этим смеется».