Аполлон Давидсон - Россия и Южная Африка: наведение мостов

В октябре 1993 г. было подписано Соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве между Россией и ЮАР. Кроме обычных в таких случаях льгот – предоставления режима наибольшего благоприятствования в торговле, обеспечения защиты инвестиций и свободы транзита товаров партнера через территорию своей страны, – был создан также Комитет по торгово-экономическому сотрудничеству между двумя странами. В том же году был подписан договор о научно-техническом сотрудничестве. Однако ни к каким значимым результатам или экономическим выгодам, по крайней мере в первые годы, это не привело.

Питерсе вспоминал, что в посольство ЮАР тогда шли бесконечные заявки от российских государственных учреждений, организаций и производств с предложениями связать их с южноафриканскими партнерами для заключения договоров. Их руководство никак не могло взять в толк, что в Южной Африке государственные учреждения организацией производства или торговли не занимались [1260] .

С точки зрения государственных интересов России установление дипломатических отношений с ЮАР в тот момент и в той форме, в какой оно произошло, было, вероятно, для российской дипломатии ошибкой. Эти отношения были установлены как раз тогда, когда Запад пытался налаживать отношения с АНК. Но с точки зрения развития демократического процесса в самой ЮАР неверным этот шаг, по нашему мнению, не был.

В мае 1993 г. Г. Б. Карасин – тогда глава Африканского департамента МИД России – сформулировал российскую политику по отношению к ЮАР так: «В том, что касается ЮАР, то в отношениях с этой проблемной страной мы придерживаемся „равноприближенного“ подхода к развитию связей со всеми конструктивными силами, включая правительство и Африканский национальный конгресс» [1261] . Шубин называл эту позицию ошибочной. Но это была та единственная позиция, которая только и могла способствовать развитию демократического процесса. СССР сделал все, чтобы создать тот баланс сил, который сложился в ЮАР к началу переговоров. Лучшее, что могла сделать Россия, это попытаться не нарушить его и не сорвать тем самым переговорный процесс.

Мирный переход власти в ЮАР от правительства белого меньшинства к правительству национального единства, а затем и к правительству черного большинства в результате общенациональных демократических выборов часто называли «южноафриканским чудом». Нам, авторам этой книги, кажется, что событие это – или, вернее, цепь событий – было не чудом, а закономерным результатом усилий и жертв многих людей на протяжении многих лет.

Сыграла ли в этом процессе какую-либо роль наша страна?

В. Г. Шубин писал, что политическое урегулирование на Юге Африки, и в частности в ЮАР, стало возможно прежде всего в результате развития внутренних процессов в странах Юга и многолетней освободительной борьбы, а не горбачевской перестройки или коллапса коммунизма [1262] . Нет никакого сомнения в том, что внутренние процессы определяли динамику развития событий в южноафриканском регионе. Но эти процессы не были изолированы от того, что происходило далеко за его пределами. Вряд ли можно сомневаться, например, что революция в Португалии и последовавшее за ней освобождение португальских колоний, а затем и война в Анголе и участие в ней Советского Союза оказали огромное воздействие на внутренние процессы в ЮАР.

АНК был теснейшим образом связан с СССР на протяжении трех десятилетий. Тридцать лет, с начала 1960-х до начала 1990-х годов, он получал от нашей страны разностороннюю и действенную поддержку. Она продолжалась и в годы горбачевской перестройки. Продолжалась и после отмены запрета на АНК – до самого распада СССР, лишь немного не дотянув до прихода АНК к власти.

Без этой поддержки АНК вряд ли смог бы пережить три десятилетия эмиграции, особенно трудное время конца 60-х – начала 70-х годов. Эта поддержка стала частью «внутренних процессов», происходивших в Конгрессе. И советская идеология, и практика партийного строительства, и государственное устройство СССР стали частью его исторического опыта. Могло ли быть иначе?

Гарт Штракан, коммунист, один из видных деятелей Умконто, говорил в одном из своих интервью: «Сейчас не принято говорить об этом, но в то время – по крайней мере, в тех кругах, в которых я вращался до середины – конца 1980-х годов, – реальность состояла в том, что у АНК… было что-то вроде просоветской истерии» [1263] . В другом интервью он рассказывал, что «… с распадом социализма в том виде, в каком он до этого существовал», распался и образ того общества, которое, как полагали кадры АНК за рубежом, они будут строить в Южной Африке. По возвращении на родину им пришлось «принять тот факт, что это общество распалось и… попытаться создать другое видение такого общества, которое они хотели бы построить» [1264] .

Было ли в советском влиянии на АНК больше позитивного или негативного – судить южноафриканцам. От бывших бойцов Умконто, от старшего поколения АНК мы не слышали об СССР ничего худого – ничего, кроме благодарности. Иногда они винили себя за то, что, видя недостатки в советской системе (конечно, отдельные), не пытались их исправить, поговорив с советскими товарищами начистоту [1265] . Но старшее поколение кадров АНК – это не вся Южная Африка и даже не весь АНК.

Шубин писал, что «восхваление вождей, догматизм, отсутствие широкого обсуждения вопросов перед принятием важнейших решений, ограничение внутрипартийной демократии были не лучшими объектами для подражания». Но положительный опыт, по его мнению, перевешивал. Самым главным наследием советского влияния он считает «поощрение нерасизма, или… интернационализма» [1266] .

Списки того, что было хорошо, как и того, что было плохо в советских «образцах для подражания», можно продолжить. Но как бы то ни было, без поддержки СССР и без советского влияния АНК – тот АНК, что пришел к власти в 1994 г., – был бы другой организацией. Да и смог ли бы он прийти к власти?

При всем героизме бойцов Умконто надежды на то, что они смогут военным путем самостоятельно одолеть режим апартхейда, было мало. Да и международное движение против апартхейда без советских подпорок было бы совершенно иным. И без горбачевской перестройки, без решимости перестроечного СССР покончить с холодной войной, прежде всего в третьем мире, события на Юге Африки развивались бы, скорее всего, по иному сценарию.

Де Клерк прямо говорил об этом в своей речи 2 февраля 1990 г., ознаменовавшей конец апартхейда. Когда, годы спустя, Слабберт спросил его, как он решился на отмену апартхейда, де Клерк ответил: «Две причины: во-первых, я совершил духовный скачок, приняв моральную неприемлемость апартхейда, и во-вторых, я был бы дураком, если бы не использовал возможность прорыва, которую дали мне падение Берлинской стены и распад коммунизма» [1267] . Говорил он об этом и нам [1268] .