Николай Яковлев - Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

На следующий день из Сан-Диего вышел тяжелый крейсер «Балтимора», эскортируемый шестью эсминцами. Президент отправился на Гавайские острова совещаться с командующим на Тихом океане. Неслыханно! А причина – выборы и все тот же Макартур. В 1942 году, отплывая на торпедном катере с Филиппин, он обещал вернуться. Теперь он требовал овладеть островами. Адмирал Нимиц считал, что это неразумно, лучше ударить по Формозе, а не ввязываться в кровопролитные бои на обширном архипелаге. Споры эти, естественно, шли в глубокой тайне, а вот политическое кредо Макартура не составляло решительно никакого секрета.

В апреле 1944 года доброжелатель Макартура конгрессмен А. Миллер передал в печать свою переписку с генералом. В ответ на суждения Миллера о том, что еще четыре года «этой монархии» – и все пропало, а посему генерал нужен, «дабы уничтожить этот ужас» и «остановить новый курс», Макартур учтиво поблагодарил за «ученое письмо» и заявил: «Характеристика вами положения в США весьма трезва и возбуждает озабоченность каждого истинного патриота». Доброхоты Макартура сунулись было выставить его кандидатом в президенты на конвенте республиканской партии. Результат: 1056 голосов за Дьюи, 1 – за Макартура. Он усмотрел в этом руку Рузвельта и пришел в крайнее бешенство. Хотя появления Макартура кандидатом на выборах можно было не опасаться, все равно нужно было укоротить его язык, использовав славу победоносного военачальника себе на пользу С этой целью ФДР и прибыл на Гавайи.

Макартур как мог подчеркнул свою независимость. Хотя он прилетел раньше президента, генерал не встречал главнокомандующего, а явился позднее, надутый и небрежно одетый. Взглянув на ФДР, он утешился, объяснив своим приближенным: «На нем печать смерти! Через полгода он будет в могиле!» Макартур категорически стоял за свой план – высадка на Филиппинах. Если ее не последует, мрачно предрек он президенту» «американский народ будет так возбужден, что полностью выскажет недовольство вами на выборах». После тяжелых разговоров с Макартуром президент вечером попросил у врача таблетку аспирина, помолчал и добавил почти растерянно: «И еще одну, на утро. За всю жизнь никто не говорил со мной так, как сегодня Макартур». ФДР попытался взять реванш – когда участники совещания торжественно расселись, дабы фотографы запечатлели историческую встречу, он заметил, что у генерала не застегнуты брюки. «Смотрите, что я вижу, – радостно шепнул ФДР фотографу, – немедленно снимайте!» Но генерал следил за каждым движением президента. Не успел фотограф взять в фокус Макартура, как он скрестил ноги и окатил взором, полным презрения, главу государства. В ослеплении ненавистью Макартур иного и не ждал от «этого Розенфельда», как он именовал иной раз ФДР. Впрочем, он находил, что и у Трумэна «еврейская физиономия»59.

Трехдневное напряженное совещание президента с командующими на Тихом океане оказалось тягостным и потому, что ФДР известили – в Нью-Йорке скончалась Мисси. Оно закончилось тем, что ФДР, вопреки военной логике, поддержал Д. Макартура. Но он, по-видимому, вырвал у Макартура обещание прекратить политиканство и объяснять в будущем успехи в войне на Тихом океане вниманием к этому театру президента. Американским войскам пришлось вскоре провести трудную кампанию на Филиппинах. Генерал смог сказать: «Я вернулся!» – а тысячи матерей в США получили извещения о гибели их сыновей на Филиппинах.

Посетив на обратном пути Аляску, ФДР в конце августа вернулся в США. Предвыборная кампания в полном разгаре. Ф. Рузвельт негодовал на «мелкого типа» Т. Дьюи и заявил друзьям, что «идет самая грязная кампания в истории». Республиканцы кричали, что правительство состарилось, и обещали при Дьюи энергично, по-молодому вести государственные дела. В личных нападках на президента они хватили через край. Рузвельт, «усталый старик», как отзывался о нем Дьюи, показал, на что он способен. Он извлек из шкафа старую «счастливую» фетровую шляпу, которую носил в 1932, 1936 и 1940 годах, а из политического арсенала – словесное вооружение.

Рузвельт чувствовал себя отвратительно. Уже три года он почти не пытался ходить. Взбешенный инсинуациями республиканцев, Рузвельт возобновил физические упражнения. Ортопедические приборы плохо держались на исхудалых ногах, причиняли мучительную боль. Когда Розенман увидел Рузвельта, поддерживаемого врачом; с трудом передвигавшегося по спальне, он посоветовал президенту выступать только сидя. Так и было сделано: ФДР говорил, сидя в кресле, а к большой аудитории обращался с заднего сиденья открытого автомобиля. Впрочем, никто не заметил этого – президент произнес несколько зажигательных речей.

Для открытия своей избирательной кампании ФДР припас сюрприз. Малоизвестный республиканский оратор обвинил ФДР в том, что он послал на Алеутские острова эсминец за забытой собакой Фалой. Рузвельт запретил опровергать сплетню – он счел, что нелепая выдумка очень уместна. Высмеяв ее, президент тем самым покажет смехотворность инсинуаций республиканцев о том, что он «устал», потерял вкус к жизни и т. д. ФДР рассудил, что шутку лучше всех примут рабочие, с обращения к которым он решил открыть предвыборную борьбу. Первая речь президента была намечена на банкете профсоюза водителей грузовых машин в Вашингтоне. Руководителю отдела пропаганды национального комитета демократической партии П. Портеру ФДР так объяснил выбор именно этой аудитории: «Знаешь, Поль, у меня сентиментальная привязанность к шоферам грузовиков, а еще (сделав жест, как будто аплодирует) у них такие большие руки».

23 сентября Рузвельт произнес эту речь, имевшую неслыханный успех. Он похвалил рабочее движение, отвел несправедливые упреки в том, что было слишком много стачек. Нет, сказал президент, «с Перл-Харбора в результате забастовок была потеряна только одна десятая процента рабочего времени». Рузвельт до конца использовал то обстоятельство, что республиканская партия теперь горой стояла за законы, принятые в период «нового курса». Заклеймив республиканцев как лицемеров, ФДР перешел к нападкам на самого себя.

«Эти республиканские лидеры, – саркастически сказал президент, – не удовлетворяются нападками на меня, жену и сыновей. Теперь они обрушились на мою собачку Фалу. Ни меня, ни мою семью нападки не трогают, но Фалу трогают!.. Фантазеры-республиканцы в конгрессе сочинили историю о том, что я забыл Фалу на Алеутских островах и послал за ней эсминец, что обошлось налогоплательщикам в два, три или двадцать миллионов долларов. Когда Фала узнала об этом – а она шотландского происхождения, – собачка взбунтовалась… И я думаю, что имею право возражать против клеветнических измышлений по поводу моего пса».