Станислав Белковский - Медвежье царство

В России этого не произошло.

С точки зрения структуры нынешняя российская власть копирует советскую систему. У нас по-прежнему существует правительство, формируемое по отраслевому принципу. Как и в Советском Союзе, высока автономия бюрократии, ее независимость от общественного мнения и демократических процедур. Ротация правящих элит зависит не от выборов, а от результатов «борьбы бульдогов под ковром». Больше того, по сравнению с советским периодом обособление бюрократии от народа усилилось. В СССР существовала коммунистическая партия, которая контролировала бюрократический аппарат и могла воздействовать на ситуацию. Существовали отработанные механизмы воздействия на бюрократическую верхушку — партсобрания, жалобы в вышестоящие инстанции были не столь малоэффективны, как нам стараются показать. Во всяком случае, коррупция в СССР была в разы ниже, чем в современной России. Сегодня функции контроля над чиновниками не осуществляет никто.

«Переходная» система власти могла перерасти в «буржуазную демократию». Но возникли помехи. Приватизация была проведена таким образом, что возникший слой крупных собственников востребовал диктатуру. Она и пришла в форме ельцинского термидора. И характерной ее чертой было лишение парламента практически всех имевшихся у него функций. По сути дела, избранная в конце 1993 года Государственная дума была даже не законодательным, а законосовещательным учреждением.

В эпохи кризисов часть общества начинает неосознанно хотеть завершения буржуазной революции. А лучший способ для этого — ограничение президентской власти и усиление полномочий парламента. В президентском правлении слишком много чрезвычайщины. В той форме, в какой она существует сегодня, президентская власть имеет черты монархии, с характерными для этой формы правления чертами — опорой на высшую бюрократию и армию. Традиционные выборы раз в четыре года — скорее, референдумы о доверии действующему властителю. Ни в 2000-м, ни в 2004-м, ни в 2008 году у оппозиции не было ни малейшего шанса прийти к власти, а на фаворита работала вся государственная машина.

Нынешний политический режим напоминает конституционную монархию, которая существовала в России в 1905–1917 годах. Государственный строй, при котором правительство назначает монарх, но уже существует парламент. Как показывает политическая практика Германской империи времен Вильгельмов и наш собственный опыт начала прошлого века, такая система крайне нестабильна, ибо требует деятельного вмешательства со стороны главы государства. Причем держится она на личном авторитете одного-единственного человека, которому крайне трудно найти адекватную замену в случае кризиса. Любое падение популярности первого лица сразу же болезненно отражается на всей системе, которая лишена гибкости до такой степени, что отторжение «электоратом» монарха почти всегда означает и падение монархии.

Возможна ли в России парламентская республика? Чтобы решить этот вопрос, важно понять, что переход к парламентскому строю означает коренную реформу всей системы государственной власти. Он означает передачу контроля над правительством в руки представителей народа, напрямую зависящих от результатов всеобщих выборов.

Переход к парламентскому правлению означал бы завершение буржуазной революции в России. Однако внутренняя ситуация в стране такова, что завершение буржуазной революции на федеральном уровне может привести к кризисным явлениям на уровне регионов. Россия уже однажды попыталась перейти к республиканско-парламентскому устройству и крупно прогорела, когда выяснилось, что Временное правительство не имеет действенных рычагов для контроля за ситуацией в провинции и армии.

Приписываемая Ходорковскому и олигархам идеология означает веру во всевластие денег. Дескать, раз не можем контролировать президента, что ж — купим партии и Государственную думу, а с ними и правительство. Точно так же думали «олигархи» в 1917 году, когда свергали царя. Наивные, они полагали, что «министры-капиталисты» решают все. У них же деньги… Увы. Все, как оказалось, решали кадры. И кадры решили.

Но не будем отвлекаться. Единый стержень, объединяющий страну, — это бюрократическая иерархия. При введении парламентского строя подразумевается, что этот стержень будет резко ослаблен за счет усиления роли политических партий. В какой-нибудь Великобритании именно партии — структуры, которые скрепляют страну. Ведь регионами правят муниципалитеты, а не назначенные правительством комиссары. У нас для контроля над регионами используют силовые министерства и «штатские» бюрократические ведомства, структуры которых пронизывают всю Россию.

В случае введения парламентского правления на федеральном уровне при сохранении прежней феодально-губернаторской вольницы на уровне регионов Россия может превратиться в игрушку авторитарных региональных вождей. При этом в правительстве возникнет хаос.

Казалось бы, мы традиционно считаем, что хуже нынешнего правительства нет ничего. Однако, как в старом анекдоте про пессимиста и оптимиста, хуже очень даже может быть. Чреда региональных диктатур на местах и хаос в центральном правительстве — вот что может принести парламентское правление, если ввести его сейчас.

Даже если правительство возглавит олигарх, поставить ситуацию под контроль будет непросто. Ибо по той же логике правительство князя Львова должно было бы править Россией как минимум десятилетие. Однако деньги решают далеко не все. Без единой непартийной и неолигархической силы сейчас не обойтись, иначе олигархо-губернаторские партии разорвут страну на куски. При нынешнем отсутствии солидарности и уровне коррупции вотумы недоверия правительству будут следовать ежемесячно, а по количеству кабинетов министров страна может быстро обогнать Италию (где за послевоенные годы сменилось более 50 правительств).

Нападение на Южную Осетию есть нападение на Россию.

Впервые Соединенные Штаты решились на прямое силовое прощупывание российского «мягкого подбрюшья» на Кавказе.

Сдача российскими властями Южной Осетии означала бы, что на Россию можно плевать. Можно уничтожать ее солдат и союзников. Прецедент такого рода был бы крайне важен для развития дальнейших событий. В результате ослабления «руки Москвы» усилились бы сепаратистские настроения в республиках Северного Кавказа.

Это, в свою очередь, означало бы новый виток борьбы за отделение этой территории от России. Если можно стрелять в российских солдат в Осетии, почему этого нельзя делать на территории остального Кавказа?