Натан Щаранский - ID. Identity и ее решающая роль в защите демократии

Для меня, естественно, наиболее близким и знакомым случаем разнообразия различных identities и их свободного проявления (или отсутствия оного) является еврейская identity. Здесь контраст между Европой и Америкой особенно ярок. Европейские национальные государства имеют длинную историю нетерпимости и преследований, которые были характерной чертой господствующей самоидентификации по отношению к другим. Именно это явилось одной из причин того, что демократия заняла исключительно отрицательную позицию к identity как таковой, и поэтому возникло такое понятие, как нейтральное общественное пространство. Наполеон определил эмансипацию как освобождение от конкретной идентичности. Другими словами, свобода означала равенство, достичь которого можно было, лишь отбросив все и всяческие различия.

До эпохи Просвещения жизнь любого меньшинства в Европе была нелегкой, но для евреев, которые на протяжении более чем тысячи лет воспринимались как живое олицетворение зла, она была особенно тяжелой. Для большинства европейцев евреи были не просто воплощением «чужака», упрямым меньшинством в самом сердце старого континента, но врагами рода человеческого, бесстыдно предающими основные моральные принципы и нормы.

Вероятнее всего. Шекспир никогда не видел евреев, поскольку они были изгнаны из Англии за триста лет до его рождения. Тем не менее он создал своего печально знаменитого Шейлока на базе существовавших тогда стереотипов. В свою очередь, его «Венецианский купец» укреплял эти стереотипы и оказал огромное влияние на формирование образа еврея на протяжении многих веков.

История евреев Европы до периода эмансипации была историей дискриминации, преследований и изгнаний Она включала в себя изгнание из Англии в 1290 году, дважды из Франции — сначала в 1132. а затем в 1394 году, из Испании в 1492 и Португалии в 1497. В немецких провинциях дарованное евреям право на проживание постоянно пересматривалось, они находились под постоянной угрозой депортации и были ограничены в своих профессиональных занятиях и владении собственностью.

Когда над Европой задули ветры эмансипации, евреям был предоставлен выбор: они могли стать равноправными гражданами при условии, что их еврейство, то есть identity, будет ограничено их частной жизнью. Многие евреи, которые страстно желали покончить с вековыми преследованиями, пошли на это. Для того чтобы соответствовать требованиям «общественной невидимости», иудаизм был реформирован Началось это движение за реформизм в Германии. Еврейские молитвы были переведены на немецкий язык, празднование шабата было перенесено с субботы на воскресенье, были отменены традиционные правила кашрута. Таким образом реформистские лидеры надеялись помочь евреям стать равноправными гражданами Германии или, как назвал это позже один из мыслителей Просвещения поэт Иегуда Лейб Гордон, «быть евреем дома и гражданином на улице». Примечательно то, что еврейское реформистское движение того периода не считало евреев отдельной нацией, а видело в них «немцев Моисеевой веры».

Но эта стратегия постепенного исчезновения оказалась глубоко и трагически ошибочной. Просвещение и эмансипация обещали, что при условии публичной «невидимости» их еврейства евреи станут равноправными гражданами. Но то, что началось с уничтожения еврейства в общественном пространстве, закончилось попыткой уничтожить евреев как таковых. Страна, породившая Реформу, станет также страной, где евреи будут осуждены на уничтожение.

Европейские демократические идеалы не оставляют места для еврейской identity — в этом вопросе сходились как правые, так и левые. Каждая идеология лелеяла свою мечту о похожести и единстве, о мире без различий, будь то фашистская универсальная identity или же растворение всех identities. Как в кривом зеркале, обладающем в то же время своей глубокой внутренней логикой, в мечте о таком мире нацистский тоталитаризм перекликается с утопическим универсализмом. Оба они отражают наследие европейской культуры, в которой демократия и identity противостоят друг другу и в которой нет места для существенных различий. Другими словами, европейская культура требует, чтобы самоидентификация в Европе была однородной — либо потому, что у всех должна быть одна и та же идентичность, либо потому, что ее не должно быть ни у кого В обоих этих мирах еврейской identity не оставапось места.

Первые приехавшие в Америку евреи привезли с собой взгляды, сформированные в Европе Возникшие в основном в среде выходцев из Германии (следующая большая волна эмигрантов, спасавшихся от погромов в России и Восточной Европе, начала прибывать в Америку в восьмидесятых годах XIX века), ранние еврейские движения были типично реформистскими. Они, как и на старом континенте, продолжали настаивать на том, что евреи — это не национальность, а религия В 1835 году конференция лидеров реформистско-движения заявила «Мы более не рассматриваем себя как нацию. Мы — религиозная община», а Ветхий Завет есть не более чем выражение «морального и философского развития соответствующих исторических периодов».

Однако по мере того, как евреи все больше становились американцами, они все больше были готовы выражать свою особую, еврейскую identity. Очень ясно это видно на примере тех документов, которые принимало движение реформистских евреев в разные периоды своего существования. В 1937 году то самое реформистское движение, которое не считало евреев нацией, провозгласило, что «иудаизм — это душа того, чьим телом является Израиль», и что в Палестине «мы видим воплощение обновленной жизни для многих из наших братьев». Они чувствовали себя обязанными помочь строительству еврейской Родины.

Еще через сорок лет интенсивной американизации, в 1976 году то же самое реформистское движение, которое вначале видело себя мостом к ассимиляции, начало демонстрировать свое критическое отношение к окружающей культуре и желание отдалиться от нее: «Получающая все большее распространение угроза свободе и духовная пустота значительной части западной культуры заставляют нас предпочесть ценностям нашего общества вечные и непреходящие ценности иудаизма». Что же касается Израиля, то реформистское движение объявило о своей вечной связи «с этой землей и возрожденным еврейским государством».

К 1997 году реформистский иудаизм утверждал «Именно наш древний Завет и наша уникальная история являются доказательствами наличия Господа».

Как и другие религиозные течения, реформистский иудаизм постепенно переходил от страха поддержки отдельной, сепаратной identity к пониманию того, что только такая identity и может сохраниться с течением времени. Зтот пример ярко показывает нам, что американская демократическая жизнь, которая является сутью американской самоидентификации, совершенно сознательно оставляет место и поощряет выражение каждой специфической идентичности.