Натан Щаранский - ID. Identity и ее решающая роль в защите демократии

В то же самое время Министерство просвещения подготовило новую учебную программу, которая делала особый акцент на универсальных ценностях в противовес еврейским. В новом этическом кодексе израильской армии исчезло слово «сионизм» и подобные ему термины, строительство Государства Израиль и связь с диаспорой оказались где-то на задворках. В течение многих лет считалось, что поездки израильской молодежи в польские концентрационные лагеря времен Второй мировой войны помогают ей лучше понять еврейскую историю и важность создания Государства Израиль Но в усилившейся после подписанных в Осло атмосфере postidentity и на эти поездки стали смотреть косо После одной из таких поездок с группой учащихся старших классов в Освенцим тогдашний министр просвещения Шуламит Алони выступила против их продолжения, утверждая, что они возбуждают националистические чувства среди молодежи По всей видимости, ей не понравилось то, что во время самых тяжелых и драматических моментов посещения концлагерей многие молодые люди заворачивались в израильские флаги. Мои две дочери, которые побывали в этих поездках, рассказывали мне, как важно в эти тяжелые минуты, когда кажется, что рушится весь мир, ощущать свою израильскую identity, ощущать, что благодаря существованию Израиля Холокост не повторится и что еврейская жизнь несмотря ни на что продолжается. Иной точки зрения придерживалась тогдашний министр просвещения подойдя к одному из школьников, который держал в руках израильский флаг, Алони спросила, зачем он ему нужен. Разве не достаточно быть просто порядочным человеком, чтобы протестовать против бесчеловечности и звериной жестокости? Или, как она сформулировала это позже: «Важно то, чтобы из этих поездок дети приезжали лучшими людьми, а не лучшими евреями».

Так называемый «мирный процесс», начало которому было положено в Осло, развивался между двумя обществами, двигавшимися, с точки зрения identity, в диаметрально противоположном направлении В то время как израильское общество стремительно двигалось по направлению к космополитизму, коррумпированная диктатура Арафата делала все для того, чтобы усилить ненависть к евреям, Израилю, сионизму, превращая отрицание еврейско-израильской identity в основу своей собственной. Таким образом, надежда на мир стала зависеть от того, насколько быстро Израиль откажется от сеоей собственной identity и насколько успешными будут усилия Арафата по разрушению зародышей демократии в своем собственном обществе. На одной стороне находилась демократия с ослабленной identity, на другой — identity без демократии. Взрыв был неизбежен.

Мирный процесс очень быстро стал процессом войны, и таким он остается до сих пор. Гражданское общество на территории Палестинской автономии было разрушено, палестинская ненависть по отношению к Израилю росла, израильская identity сознательно подрывалась. Никакого отношения к действительному мирному процессу это не имело и не имеет.

Дважды я уходил в отставку с поста министра в израильском правительстве. В обоих случаях причиной являлось то, что я осознавал: наша готовность к уступкам ради мира в конечном итоге угрожала как миру, так и безопасности Израиля.

В первый раз это произошло, когда Эхуд Барак во время переговоров в Кемп-Дэвиде пошел на беспрецедентные уступки палестинцам, включая раздел Иерусалима. Тогдашний израильский премьер готов был поступиться всем, что, как он считал, было так важно для Арафата мусульманским и христианским кварталами Старого города Иерусалима, Храмовой горой, он был готов даже организовать специальные автобусные рейсы, который будут перевозить евреев к Стене Плача. Барак взвешивал возможность сделки, в соответствии с которой все, что находится на поверхности Храмовой горы, будет отдано арабам, а все, что находится в ее недрах, будет принадлежать евреям он как бы соглашался с тем, что наша identity и наша древняя история — это вопрос для археологов, она принадлежит прошлому, а не будущему. Для Барака эти уступки были ценой, которую стоит заплатить за соглашение о мире. Надеясь убедить меня остаться в правительстве и даже поехать с ним в Кемп-Дэвид, он объяснял мне свою логику: «Если Арафат примет эти предложения, то, как бы ни были болезненны уступки, в обмен на них мы получим мир, а это — самое главное Если же Арафат откажется от такого щедрого предложения, то симпатии всего мира будут на нашей стороне, ни у кого не возникнет сомнений в справедливости нашей позиции и нашей борьбы».

Я неоднократно пытался отговорить Барака от его намерения поступиться всем тем, за что еврейский народ боролся столько пет, за наше право на свою культуру и историю, за само наше существование как народа. Когда это не удалось, я отказался поехать в Кемп-Дэвид и подал в отставку. «Принося в жертву нашу identity, вы не сможете привезти из Кемп-Дэвида мир. — предупреждал я Барака — Демонстрируя беспредельную слабость и страх, желая мира любой, неважно какой ценой, мы в итоге получим войну».

В то время как Барак пытался убедить себя и всех нас, что мир важнее самоидентификации. Арафат ясно продемонстрировал, что он прекрасно понимает важность identity, важность связи народа с его культурой и историей. В тот самый момент, когда Барак предлагал Арафату Иерусалим, последний продолжал утверждать, что еврейский Храм никогда не существовал на Храмовой горе В то время как Барак во имя мира готов был поступиться нашим настоящим и будущим. Арафат был занят тем, что пытался отобрать у нас наше прошлое.

В то время как Барак находился в Кемп-Дэвиде, я был в палатке протеста, которую установил сразу же после моей отставки напротив здания канцелярии главы правительства. Сидя в ней, я услышал по радио выступление Арафата, который утверждал, что Иерусалим — это «сердце и кровь» палестинского народа и что он «никогда не сделает никаких уступок, связанных с Иерусалимом, не проконсультировавшись предварительно с остальными мусульманскими нациями». Арафат настаивал на том, что Иерусалим принадлежит всем мусульманам мира. Барак же действовал так, как будто Иерусалим не имел никакого значения для еврейского народа в целом и для евреев-израильтян в частности. Когда в тот же самый вечер Барак позвонил мне из Кемп-Дэвида, я процитировал ему Арафата и сказал: «Арафат обращается ко всем мусульманам, а вы, несмотря на то что у вас нет поддержки еврейского народа, осмеливаетесь пожертвовать Иерусалимом — сердцем нашей identity?»

То, до какой степени архитекторы мирного процесса были безразличны к вопросам identity, проявилось в ходе короткого разговора, который состояпся у меня на заседании правительства с министром юстиции Йоси Бейпином в том же году. Он убеждал меня в том, что в обмен на мусульманский и христианский кварталы Старого города Иерусалима Арафат будет готов заключить с нами мирный договор. Я возражал, ссыпаясь на заявления, сделанные самим палестинским лидером. В них он требовал не только мусульманский и христианский кварталы, но и Храмовую гору и прилегающие к ней территории. «Но давайте оставим в покое мусульманский квартал. — сказал я Бейлину. — объясните мне, почему нужно отдавать Арафату христианский квартал и все священные для христиан места, включая Голгофу и церковь Гроба Господня? Что, у Арафата больше прав на христианские святыни, чем у нас, он что, лучше, чем Израиль, обеспечит свободу доступа к святым местам? История доказывает, что любое место, которое оказывается под контролем Арафата, проходит процесс интенсивной исламизации, и Вифлеем, наверное, самый яркий пример этого со времени создания Палестинской автономии впервые за многие века здесь больше мусульман, чем христиан».