Пирс Рид - Дочь профессора

— Я иду с сеньорой Ламбрелли, а ты можешь пойти с Батлер-Кларксами.

Лицо Луизы окаменело, она была вне себя. Не проронив больше ни слова, она ушла с оравой английских ребятишек, которые все были много младше ее, да и нянька, судя по ее косичкам, тоже легко могла оказаться младше Луизы.

Детская обида Луизы значительно облегчила положение ее отца, так как теперь она меньше уделяла внимания своей внешности и одежде и никогда не смотрела ему больше в глаза с тем настороженно-испытующим выражением, которое в сочетании с ее красотой едва не толкнуло его на скандально греховный поступок.

Покинув Аддис-Абебу, они снова остались одни; теперь не было ни синьоры Ламбрелли, ни английских ребятишек, но отношения между отцом и дочерью уже утратили свою непринужденность. В Гондаре, когда они смотрели ангелов на куполе храма Селассии Дебра Берхан Генри провел долгую беседу с дочерью, но тема этой беседы была ограничена коптским храмом и состоянием цивилизации в Эфиопии семнадцатого века. Впрочем, за обедом он даже смеялся, и Луиза улыбалась в ответ, так что между ними стала восстанавливаться некоторая близость, но теперь уже Генри взвешивал каждое свое слово, а Луиза держалась пугливо и отчужденно, боясь снова испытать унижение.

После Гондара они полетели в Лалибелу — одинокое селение высоко в горах, доступное только в сухую погоду, когда маленький самолет мог приземлиться на илистой полоске земли в десяти милях от города.

Луиза, привыкшая летать на лайнерах, была немного испугана, попав на трясучий, болтающийся ДЦ-3. Но, заметив, что отец держится как ни в чем не бывало, она перестала бояться и даже не страдала от морской болезни, как некоторые из пассажиров.

Лалибела привлекала к себе туристов своими храмами, выдолбленными в скалах. Храмы были расположены в ущельях и соединялись один с другим туннелями. Для удобства туристов их сопровождали гиды, а в новом отеле, построенном в этом глухом углу, имелись ванны, простыни, мыло и прочие необходимые для белых путешественников предметы.

Генри и Луизу доставили с аэродрома в «ланд-ровере», который целый час петлял по узкой и крутой горной дороге. В отеле они только умылись и тут же отправились осматривать храмы, так как предполагали пробыть в Лалибеле всего сутки.

Они осмотрели медового цвета храмы, но это было не единственным, что им довелось там увидеть. Вдоль всех улиц города у стен домов, в пыли сидели нищие: изможденные люди в язвах протягивали слабые, трясущиеся руки; туберкулезные ребятишки; младенцы на коленях у иссохших матерей; покрытые гнойниками лица и тучи мух над обнаженными телами.

На Луизу нищие произвели больше впечатления, чем все эфиопские храмы и пейзажи, вместе взятые.

— Ты должен дать им что-нибудь, папа, непременно!

И Генри, не приученный подавать милостыню, как все англосаксы, неловко полез в карман и подал одному из несчастных несколько мелких туземных монеток, стоимостью в пять-шесть центов. Но дальше были еще нищие и еще, а потом те же самые нищие снова — когда они решили вернуться обратно, чтобы посмотреть храм, который случайно оставили без внимания, — и каждый раз Луиза требовала, чтобы отец подал милостыню, пока Генри не заявил наконец, что у него больше нет мелочи.

— Тогда дай им бумажки, — сказала Луиза.

— Не дури.

— Почему ты не хочешь? Ты же можешь себе это позволить.

— Разумеется, нет. Не могу же я накормить и одеть всю эту чертову ораву нищих!

Луиза замолчала. Она тупо смотрела на храмы и слушала объяснения своего просвещенного отца, но они едва ли доходили до нее. Потом, за обедом, она вдруг резко повернулась к нему.

— Но ты ведь мог бы накормить и одеть их, если бы захотел. Мог бы?

— Кого?

— Этих людей, там.

— Нет… Не знаю.

— Мы ведь богаты, разве нет? Одна из наших картин стоит пятьдесят тысяч долларов. На это можно купить уйму пищи и одежды.

— Конечно, — сказал Генри терпеливо, — но они все съедят, а картины уже не будет.

— Значит, лучше иметь картину, чем накормить людей?

Теперь она смотрела ему прямо в глаза. Это был прежний, хорошо знакомый ему прямой, ясный взгляд, только в нем появилась какая-то жесткость.

— Все это совсем не так просто, — сказал Генри.

— Тогда я бы хотела, чтобы ты мне объяснил.

— Когда-нибудь объясню.

Луиза вздохнула.

— Понимаешь, меня, по правде сказать, эти люди гораздо больше интересуют, чем храмы и всякие древности.

— Тогда тебе, видимо, надо было остаться с матерью.

Луиза покраснела.

— Я не хочу, чтобы ты считал меня неблагодарной, папа. Это было замечательное путешествие. Но ведь все эти чужие страны — они же состоят из людей тоже, не только из одних памятников старины.

— Да, — сказал Генри. — Да, конечно, прости меня. — Он и в самом деле чувствовал себя виноватым перед Луизой, страдавшей от смены его настроений, когда он от потворства внезапно переходил к строгости. Теперь, после того как Луиза проявила такую явную ребячливость, к нему возвращалась прежняя уверенность в себе, и он готов был снова принять роль снисходительного отца. Однако Луиза оказалась более непримиримой из них двоих.

— Так ты не хочешь объяснить мне?

— Что объяснить?

— Почему не нужно давать денег людям, которым нечего есть?

— Ну хорошо, — сказал Генри мягко. — На деньги можно купить пищу, но на них также можно купить средства для производства пищи, одежды и прочих вещей. Наши, в частности, деньги преимущественно вложены в предприятия, которые дают людям работу, и в конечном счете пищу и одежду большому количеству американцев и южноамериканцев и, возможно, даже некоторому количеству африканцев. Не поручусь, конечно, но очень может быть. Однако моих денег не хватит, да и ничьих денег не хватит — пока что, во всяком случае, — на то, чтобы снабдить работой и пищей все население земного шара.

— Но ведь не все наши деньги вложены в предприятия, — сказала Луиза. — Ведь у нас же есть эти картины и…

— Картины — это культура, — сказал Генри, — и она по-своему также необходима для людей, как и пища.

— И притом мы тратим очень много денег, — не унималась Луиза.

— Правильно, — сказал Генри. — Но это тоже дает людям работу и заработную плату. Все, кто обслуживает этот отель, сидели бы без работы, если бы мы не приехали сюда. И те десятидолларовые бумажки, которые по твоему настоянию я должен был бы отдать нищим, в свое время дадут кому-нибудь заработок.

Луиза некоторое время молчала.

— Ну что ж, — промолвила она наконец, — вероятно, это какое-то объяснение. Только я все равно не понимаю. — И, подумав, она добавила: — Мне кажется, будь у меня деньги, я бы их раздала.

Аксум, последний городок, который они предполагали посетить в Эфиопии, был расположен на холмистом плато в горах, граничащих с Эритреей. Для туристов здесь имелись доисторические захоронения и безобразного вида стеллы — каменные шпили, торчащие в небо. Луизе было скучно. На нее не произвело впечатления то, что рассказывал ей отец о древнем храме, построенном на фундаменте, оставшемся от еще более древнего храма, возведенного, по преданию, царицей Савской и разрушенного иудейской принцессой Юдифью. Глаза юной американки не желали видеть ничего, кроме того, что она видела: унылые гробницы, украшения из драгоценных камней (в музее) и современную церковь, построенную ныне правящим императором Хайле Селассия и более всего смахивавшую на баскетбольный стадион в Гарварде.