Дмитрий Рогозин - Враг народа

Способны ли эти нелюди-самоучки «подвинуть» традиционный российский ислам, замутить мозги российским мусульманам, сбить с толку тех, с кем мы — русские — жили в мире веками, строили и защищали единую государственность?

Мовлади Удугов в конце разговора признал, что сами лидеры «Ичкерии» были поначалу удивлены массовым предательством со стороны российских высокопоставленных чиновников, которые порой инициативно, в обмен на деньги, сдавали мятежникам ценную информацию и выгодные коммерческие предложения, на выручку от которых боевики приобретали оружие и новую информацию. Такую Россию задирать было не страшно. Другое дело — столкнуться с волей единого русского народа. Но поскольку в Кремле сидел Ельцин, лидеры мятежников такой встречи не опасались: русский медведь спал, все об этом знали и наслаждались свободой грабить и убивать.

Встреча закончилась легкой перепалкой Исы с моим помощником Юрой Майским. «Профессор» недовольно махнул рукой и встал из-за стола. На прощание Удугов как бы мимоходом обронил, что он «удивлен, как в окружении генерала Лебедя, к которому в руководстве Ичкерии относятся с большим уважением, мог оказаться человек с такими взглядами». Я принял эту фразу за комплимент.

Под вечер мы снова собрались в дорогу. Нам предстояло пересечь горную местность и посетить населенные пункты Махкеты и Ведено, — спальные районы басаевских головорезов. Там, в селе Ведено и произошла моя случайная встреча с главарем арабских наемников Хаттабом.

Сопровождавшие нас чеченцы остановили колонну в самом центре этого крупного аула, чтобы забрать какого-то своего человека — проводника на встречу с «президентом» Ичкерии Зелимханом Яндарбиевым. Я вышел из машины, чтобы перекурить, и увидел, как из дома напротив стали выходить странные люди в белых одеждах. На фоне сумерек они больше походили на привидения. Наконец, на пороге дома появился человек в черной одежде. Увидев стоявшие машины, он сразу направился в мою сторону. Я узнал его сразу. Это был Хаттаб — известный международный террорист, религиозный фанатик-ваххабит, через которого шейхи Саудовской Аравии финансировали банды иностранных наемников в Чечне. Лицом он был похож на актера из индийского кино, и только черные бездонные глаза, практически без зрачков, выдавали в нем мрачную душу.

В своей жизни такие же глаза я видел еще только однажды — на переговорах с премьер-министром Италии Сильвио Берлускони. До сих пор не понимаю, как у таких разных людей — профессионального арабского убийцы и экзальтированного итальянского медиа-магната и политика могут быть такие одинаковые черные ледяные глаза. Может у политиков и убийц одинаковый взгляд на мир?

Хаттаб подошел ко мне вплотную и принялся меня рассматривать. Всем своим видом он говорил мне, смотри, мол, я здесь хозяин.

Удивительная вещь: тот, за кем по горам, покрытым «зеленкой», гонялся весь армейский спецназ, стоял передо мной, как ничуть не бывало. Он не сидел в землянке, не прятался в кустах, не брил усы и бороду, чтоб не быть опознанным — нет! Этот подонок, убивший не один десяток наших солдат в Афганистане и Чечне, стоял напротив меня, никого и ничего не боялся, топтал нашу землю, чувствовал себя как дома.

Люди в белом, которых я заметил первыми, видимо, были слушателями его «политзанятий». Они тоже не прятались, они тоже чувствовали себя хозяевами положения и земли, которую эти изверги обильно полили русской и чеченской кровью. Сколько раз потом я жалел, что в моих руках в ту минуту не было оружия.

— Русский? — с сильным акцентом спросил меня Хаттаб.

— Русский, — ответил я.

— Зачем русский? — усмехнулся араб.

В этот момент в моем лице, видимо, что-то переменилось, и «гиды», хмуро наблюдавшие за этой сценой, как по команде встали между нами. Один из них открыл дверь машины и показал мне жестом, чтобы я сел на заднее сидение, другой что-то тихо сказал Хаттабу на вайнахском. Потом оба прыгнули вслед за мной в машину и приказали водителю тронуться с места. Захлопнув двери, они передернули затворы автоматов и не спускали глаз с оставшегося стоять на том же месте араба и окруживших его наемников, пока их силуэты совсем не исчезли из поля зрения.

Так я познакомился с законом гостеприимства чеченцев. Они отвечали за мою жизнь, и я смог убедиться, что это были не пустые слова. «На самом деле Хаттаб милостивый. Многих русских солдат пожалел», — как бы в оправдание сказал мне через пару минут один из гидов. «Не сомневаюсь», — буркнул я, и всю остальную дорогу до села Старые Атаги мы ехали, не проронив ни слова.

Наша встреча с «президентом Ичкерии» была обставлена с особой помпой. Утром нас привезли к большому особняку. Здесь находилась резиденция Яндарбиева. Ее охраняли два десятка молодых парней, облаченных в черную униформу и вооруженных до зубов.

Всех, кроме меня и моего помощника Юры Майского, обыскали. Коренастый, невысокого роста симферополец Юра, с кем мы в свое время облазили пол-Боснии, сам смахивал на чеченца. В перерывах между разъездами, пока я встречался с ичкерийскими «авторитетами», он на улице в окружении толпы боевиков показывал свое боевое искусство, награждая восторженных чеченцев глухими ударами по телу. Юру сразу зауважали. Его колючий взгляд не выдерживал ни один боевик, а в единоборстве ему не было равных. Не решилась трогать его и охрана «президента Ичкерии», позволив Юрке тайно пронести на встречу с «царем зверей» пару стволов.

До этого «рандеву» я видел Яндарбиева только по телевизору. Помню безобразную сцену, когда членам чеченской делегации, которую возглавлял мой визави, удалось заставить принимавшего их в Кремле Ельцина сесть не во главе стола, как подобает президенту Великой Державы, а напротив — как равного им подельника.

Я давно заметил, что среди отпетых бандитов, насильников и тиранов часто встречаются романтические натуры. Адольф Гитлер был художником, Джаба Иоселиани — доктором искусствоведения, Звиад Гамсахурдия — «творческим интеллигентом», Витаутас Ландсбергис — музыкантом. Яндарбиев был их поля ягодкой — поэтом. Правда, стихи мы с ним декламировать не стали.

«Президент» был нарочито ко мне внимателен, говорил вкрадчивым голосом, старался быть правильно понятым. Смысл его речи сводился к следующему: чеченцы хотят жить отдельно от русских, но не хотят, чтобы их выдворяли из России. Я сказал, что так не бывает, что если чеченцы хотят строить свою отдельную государственность, то пусть забирают всех своих соплеменников обратно в Чечню. Разговор явно раздражал Яндарбиева, но он всем своим видом демонстрировал спокойствие.

Я специально говорил вполголоса. Время от времени он наклонялся в мою сторону, чтобы разобрать смысл сказанного — так я заставлял его запоминать каждое мое слово. В конце разговора «президент» клятвенно пообещал мне сделать все возможное, чтобы прекратить травлю русских, вступить в сообщение с руководством Русской общины, по просьбе которой я с ним и встречался, выслушать и выполнить требования русских грозненцев, желавших как можно скорее покинуть пределы Чечни. Я понимал цену его словам, но все-таки видел, что Яндарбиев меня услышал.