Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Леди и джентльмены, — произнес он, четко выговаривая и отделяя каждое слово, — я хочу представить вам одного из самых выдающихся американцев, который вписал знаменательную страницу в историю цивилизации, связав своим героическим полетом из Америки в Европу Новый Свет со Старым. Я хочу представить вам американца, который сблизил затем Соединенные Штаты с их южными соседями и соседями по ту сторону Тихого океана. Я хочу представить вам американца, который… который… — Посол забыл заученный текст речи и поспешно полез за ним во внутренний карман пиджака, повторяя: — Который, который…

— Который сбежал из Америки и проклинает ее с жаром баптистского проповедника, — проговорил вдруг Даули, склоняясь к Вирджинии.

Он хотел сказать это только ей, но в наступившей выжидательной тишине его слова прозвучали отчетливо и громко. Раздался смешок.

Кеннеди быстро достал текст речи, но не смог читать его без очков и начал шарить по карманам. Очки, как обычно в таких случаях, долго не находились, и смешок, как легкий ветер, снова пронесся по залу.

— А куда он сбежал? — спросила Вирджиния, подвигаясь к Даули.

— Да сюда же, к нам, в Англию. Живет недалеко от Лондона уже более двух лет и изредка совершает поездки в другие европейские страны.

— А почему он сбежал? — продолжала допытываться девушка.

— Неужели ты забыла? — удивился Даули. — Гангстер украл его двухлетнего сына и потребовал с отца огромный выкуп. Выкуп отец принес ночью на кладбище, где его ждал гангстер, обещавший вернуть сына. Деньги тот, конечно, забрал, но сына Линдбергу не вернул. Лишь много месяцев спустя тело убитого ребенка нашли неподалеку от дома летчика.

— Но ведь убийцу, кажется, поймали, — неуверенно вспомнила Вирджиния.

— Поймали, судили и казнили.

— И все же летчик сбежал? Почему?

— Жалуется — замучила популярность. К тому же стал получать письма с угрозами, что украдут и второго малолетнего сына.

— Изверги!

Соседи зашикали, и молодые люди умолкли, вслушиваясь в то, что говорил, уже не отрываясь от текста, посол.

А тот, закончив перечислять несравненные достоинства «великого американца», наконец повернулся в сторону Чарльза Линдберга и кивнул ему. Линдберг послушно поднялся и поклонился залу, что вызвало дружные аплодисменты. Антон увидел невысокого, узкоплечего моложавого человека с застенчивой улыбкой и растерянным взглядом светлых глаз. Поклонившись, он послушно сел, скрывшись снова за розами.

— Полковник Линдберг посетил в последние недели почти все европейские страны, втянутые в нынешний конфликт, — продолжал Кеннеди. — Он был принят и беседовал с руководящими государственными деятелями этих стран, получил свою информацию из первых рук и имел возможность сравнить военную мощь…

— Прежде всего военно-воздушную мощь, — робко поправил посла Линдберг.

— Да-да, имел возможность сравнить военно-воздушную мощь всех этих стран и сделать соответствующие выводы. Но я не хочу углубляться в эту далекую для меня область и предоставляю слово полковнику Линдбергу.

И снова, встреченная аплодисментами, у стола выросла невысокая, узкоплечая мальчишеская фигура. Застенчивая улыбка исчезла, но растерянность в глазах осталась, и Линдберг, чтобы скрыть ее, почти не отрывал взгляда от роз, стоявших на столе. Он лишь изредка бросал быстрый взгляд в зал, как-то воровато пробегал им от столика к столику и вновь, потупившись, рассматривал розы. Говорил он глухо и сбивчиво, часто повторялся и краснел.

— В течение августа и сентября, — сказал Линдберг, — я посетил Россию, Германию, Чехословакию и Францию. В России я присутствовал на воздушном параде, который устраивается там ежегодно и на котором показывают новые самолеты. В Германии мне предоставили возможность осмотреть новые самолеты, заводы, где их строят, конструкторские бюро. В Чехословакии и Франции мне также показали самолеты и авиационные заводы…

Он остановился, словно не знал, о чем говорить дальше, и, повернувшись к послу, вопросительно поглядел на него. Тот буркнул что-то, и Линдберг, будто спохватившись, достал из кармана сложенные вчетверо листы бумаги, поспешно развернул их.

— У меня тут записаны сравнительные данные всех самолетов, которые я видел… — Он потряс бумагой и затем, не отрываясь от записей, прочитал их до конца. Линдберг называл марки самолетов, имена конструкторов и летчиков, безбожно перевирая русские имена, указывал скорость самолетов то в милях, то в километрах, мощность моторов то в американских фунтах, то в лошадиных силах, высоту подъема то в футах, то в метрах и запутал всех, как, вероятно, запутался и сам. Словно ученик, плохо выучивший урок, он бормотал, что немецкая авиация сильнее авиации любой другой страны, что в воздухе немцы сильнее всех западных держав, вместе взятых, что сопротивляться им бесполезно и опасно.

— Полковник Линдберг, — донесся до Антона знакомый резкий голос. Обернувшись, он увидел Лугова-Аргуса. Тот стоял в простенке между окнами, повернувшись лицом к столу с розами. — Полковник Линдберг, некоторые из ваших слушателей были в Испании и наблюдали схватки немецких и русских самолетов над Мадридом. Мы, конечно, не специалисты в авиационном деле, но у нас сложилось впечатление, что русские самолеты не уступают немецким ни в скорости, ни в вооружении. Кто же ошибается: мы, видевшие воздушные бои, или вы?

Растерянность и смятение плескались в глазах Линдберга, тонкие пальцы — пальцы канцеляриста, а не летчика-механика, кем он был до своего знаменитого полета через океан, — ожесточенно комкали записи.

— Видите ли, — начал он, избегая смотреть в зал, — русские всегда отличались храбростью, и отдельные летчики, которых вы видели в Испании, могли показать в воздухе, что их машины не уступают немецким.

— Это были не отдельные машины, полковник, а целые эскадрильи, — возразил Лугов-Аргус.

Линдберг снова вопросительно взглянул на посла, будто ждал подсказки. Но помощь ему пришла из зала. Поднявшись из-за столика, Уоррингтон — высокий, костлявый, надменный — спросил, может ли полковник поделиться своим мнением о русской авиации вообще, особенно, после недавней «чистки».

— Да-да, конечно, — поспешно согласился Линдберг, разгладил обеими ладонями смятые записи, перелистал их раз, потом другой и, наконец, найдя то, что искал, поднял голову. — Русская авиация, я имею в виду военную авиацию, подорвана недавней «чисткой». Сами по себе самолеты — даже отличные самолеты — ничто, если на них некому летать. Фактически мощные силы прикованы к земле.

— Полковник Линдберг! — укоризненно воскликнул Барнетт. — Я не понимаю вас. Вы говорите, что присутствовали на воздушном параде, и в то же время утверждаете, что советские воздушные силы прикованы к земле. Кто же участвовал в параде?