Даниил Краминов - Сумерки в полдень

Он отклонил предложение Ракитинского налить еще по одной и даже отодвинул от себя рюмку.

— Давайте лучше поговорим о деле.

— О каком? — озадаченно воскликнул Ракитинский. — После такого приема, и о деле…

— После приема и следует поговорить о деле, — сказал Курнацкий снисходительно. — Во-первых, почему не явились приглашенные министры?

— Все передали, что заняты, — быстро ответил Андрей Петрович.

— Отговорки, — проворчал Курнацкий. — И нам надо знать, что кроется за этими отговорками. Далее, вероятно, были приглашены не все, кто нам нужен, кто влиятелен и осведомлен.

— Мы постарались пригласить всех, — пояснил Андрей Петрович. — По крайней мере, всех, кто с нами связан и кто представляет хоть какой-нибудь интерес. Те, кто действительно влиятелен и осведомлен в этой стране, те, кто принадлежит к высшему обществу или вхож в его круги, не сочувствуют нам, они сочувствуют гитлеровцам.

— Да, да, высшее общество и все, кто вхож в него, на стороне Гитлера, — поддержал советника Звонченков. — И политики, и дельцы, и журналисты.

— Не знаю, как дельцы и политики, а о журналистах я бы этого не сказал, — заметил Антон. — Я знаю очень осведомленного журналиста, вхожего в высшее общество, который настроен резко антигитлеровски.

— Кто же это твой журналист? — повернулся к Антону Звонченков, улыбаясь с иронической недоверчивостью.

— Аргус.

— Аргус? — Звонченков даже всплеснул руками. — А ты знаешь, что этот Аргус — беглый русский князь Лугов?

— Знаю.

— И что он антисоветчик, тоже знаешь?

— Был антисоветчиком, — поправил Антон. — Был. Сейчас он выступает за союз Англии с Россией.

— Где он с этим выступает? Где?

— В той американской газете, в которую пишет.

Курнацкий поднял руку, и сразу все умолкли.

— Вы что, знакомы с этим Аргусом? — спросил он Антона со зловещей сдержанностью.

— Да, встречался с ним и разговаривал.

— А кто позволил вам встречаться с белогвардейцем? Кто поручил вам разговаривать с ним?

Хмель, давший Антону храбрость возразить Звонченкову, почти тут же улетучился, и Антон растерянно ответил:

— Никто не позволял и не поручал.

— А разве вам не объясняли в Москве перед отъездом, что без ведома и согласия вашего прямого руководителя ни в какие контакты с иностранцами, тем более с белогвардейцами, не вступать?

— Объясняли, — подтвердил Антон. — Но и говорили также, чтобы не упускал никакой возможности, позволяющей узнать, конечно, законными путями все, что можно о стране, о ее политике, о людях, которые направляют и делают эту политику.

— Аргус политики не делает.

— Да, но он знает, кто делает эту политику, — возразил Антон. — Он помог Фоксу разоблачить роль «кливденской клики», которая направляет политику Англии.

— Че-пу-ха!

— Нет, не чепуха! — упрямо настаивал Антон. — Премьер-министр каждый раз отправляется в Кливден перед тем, как поехать к Гитлеру, и там же бывают германский посол Дирксен и фюрер английских фашистов Мосли. Эта клика, как магнит, притягивает к себе всех, кто ненавидит нашу страну и поклоняется Гитлеру. И только им клика открывает дорогу к успеху в политике, в бизнесе, в личной карьере.

— И всю эту мудрость вы изволили почерпнуть у беляка? — ядовито и зловеще спросил Курнацкий Антона. — У этого контрреволюционера, за которым я гонялся с красными конниками, когда тот служил у генерала Мамонтова? Догони я тогда его, располосовал бы эту гадину надвое! — Курнацкий вскинул руку и резко опустил, словно клинком рассек воздух.

— Не только у него…

Курнацкий прервал Антона.

— Какого дьявола вы суетесь не в свои дела! — выкрикнул он. — Ни черта не понимаете, ничего не смыслите и все же лезете в политику! — Как многие эмоционально неуравновешенные люди, Курнацкий возбуждался от собственного голоса, но вовремя остановил себя. — Впрочем, этот разговор не для приема, — произнес он, сердито взглянув на Антона. — Поговорим в другой раз и в другом месте. А пока обменяемся мнениями…

Антон уже ничего не слышал: неожиданный поворот разговора с Курнацким ошеломил его. Осторожно, стараясь не обратить на себя внимание других, он отодвинулся к двери и, подождав немного, вышел из зала.

У ворот Антона нагнал Ковтун и, положив руку на плечо, остановил.

— Слушай, Карзанов, у Нинки сегодня день рождения. Пойдем?

— А кто это Нинка?

— Да жена моя. Велела догнать тебя и уговорить. Будут все наши.

— Но я почти никого не знаю.

— Придешь — познакомишься. Все ведь свои…

К ним подошла женщина. Капюшон темного плаща скрывал волосы и лоб. Большие серые глаза сочувственно смотрели на Антона.

— Нина. — Она подала Антону руку. — На приеме не удалось познакомиться. Все заняты, да и не сразу узнаешь, кто свой и кто чужой.

Антон назвал себя, отвечая на крепкое рукопожатие Нины.

— После такого разговора, — Нина кивнула на освещенные окна полпредства, — оставаться одному не стоит. Неприятные мысли, говорил мой отец, как камни: сколько их ни ворочай — камнями и останутся.

— А вообще-то такие разговоры не надо принимать близко к сердцу, — посоветовал Ковтун. — Свои все-таки… Куда хуже, когда чужие о тебе или о твоей стране пакость говорят, тогда драться хочется. И все же кулаки сожмешь да поглубже в карманы засунешь и зубы крепче стиснешь, чтобы слово ненароком не сорвалось с языка.

— У меня не первый такой разговор с Курнацким, — сказал Антон, стараясь казаться равнодушным, хотя сердце горело от обиды. — И я вроде привык к его манере говорить с подчиненными.

— К неприятным разговорам с начальством привыкнуть трудно, — сочувственно заметил Ковтун, — они всегда ранят душу.

— А чего он взъелся из-за какого-то белогвардейца? — спросила Нина. — Только потому, что не догнал его тогда, во время гражданской войны, со своими конниками?

— Он и не мог догнать его, — иронически заметил Ковтун. — Насколько я знаю, Курнацкий в нашей кавалерии не служил. И вообще был на фронте всего несколько раз, да и то в специальном поезде Троцкого.

— У людей по-разному складываются судьбы, — отозвался Антон. — И, хотел Лугов или не хотел, обстоятельства заставили его изменить свои взгляды.

— Правильно! — подхватил Ковтун, явно желая прекратить этот разговор и перейти к тому, что его интересовало: — Значит, придешь к нам?

— Спасибо большое за приглашение, но я с радостью зайду как-нибудь в другой раз. Сейчас хочу побродить немного по городу. — Антон пожал руку Ковтуну, Нине, чувствуя, как теплеет на сердце от их дружеского участия.

Оставшись один, он побрел по тихой, пустынной в этот поздний час «частной улице». Дойдя до тяжелых ворот, закрывавших улицу, он остановился: полисмен открыл их, чтобы выпустить большую полпредовскую машину с Курнацким, Грачом и Игорем Ватуевым.