Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Так что же угнетает тебя?

— А ты не понимаешь?

— То, что она бельгийка?

— И это, и многое другое.

Жан-Иван помолчал немного, рисуя черенком вилки узоры на крахмальной скатерти.

— Она чужая нам, — проговорил он, бросив вилку на стол, — чужая в полном смысле слова. Выросла в богатстве, воспитана в сознании своей избранности, в презрении к труду и людям труда.

— И все же ты…

— И все же я в нее влюбился, — перебил Жан-Иван, не дав ему договорить.

— Плохо твое дело, Иван.

— Я и сам знаю, что плохо.

Жан-Иван снова замолчал, разлил по бокалам остатки вина и, подвинув Антону его бокал, сказал со вздохом:

— А вот «дядя» доволен.

— Чем же?

— Да всем. Он, видишь ли, не прочь породниться с этим Гейсом, — с иронической усмешкой проговорил Жан-Иван. — Гейс тут — важная персона, у него большие связи не только в Бельгии, но и в Германии.

— А что твоему «дяде» Германия?

— Германия для него… — Жан-Иван понизил голос, — Германия для него сейчас самое главное. Да и для меня тоже…

Антон мало что понял из ответа Жана-Ивана, но от расспросов воздержался: в секреты товарищей не лезь, говорили ему перед отъездом из Москвы, у тебя и со своими секретами будет достаточно хлопот.

После обеда друзья пересекли площадь и узкой улочкой добрались до главной площади Брюсселя с красивой старой ратушей. Когда часы на башне пробили три раза, Жан-Иван забеспокоился.

— Ну, мне пора в контору, — сказал он. — В последнюю неделю так много немцев, желающих уехать из Бельгии в Англию, что нам приходится работать даже вечерами.

— Немцы едут в Англию? — удивился Антон: кому могло прийти в голову спешить в страну, с которой, возможно, придется воевать.

— Да, едут вот.

— Несмотря на обстановку?

— Да, несмотря на обстановку, — повторил Жан-Иван и тут же уточнил: — «Дядя» думает, что они едут скорее именно из-за этой обстановки. Мы подозреваем, что немецкая разведка забрасывает в Англию свою агентуру под видом эмигрантов. Многие из них годами жили тут, в Бельгии, а теперь вдруг бросились в Англию… «Тайная война», говорит «дядя», усиливается перед началом явной войны, а в последнее время «тайная война» заметно усилилась…

Жан-Иван крепко стиснул руку Антона, тряхнул ее, готовясь отпустить, но не отпустил, а подтянул Антона поближе к себе.

— А рядом с этой «тайной войной» совершаются поразительные сделки, которые наводят на мысль, что самые богатые и потому самые сильные люди мира сего собираются жить друг с другом в согласии и совместными усилиями увеличивать свое богатство.

Антон выжидательно смотрел в лицо друга: не затем Жан-Иван начал, чтобы ограничиться намеком. И тот, помолчав немного, действительно поведал другу, что совсем недавно тут, в Брюсселе, в доме Гейса, встретились посланец немецкой фирмы Круппа некий фон Зюндер с посланцем английской фирмы «Виккерс — Армстронг» неким лордом Овербэрри. Посланцы, как рассказал Жану-Ивану отец Ады, договорились поставлять друг другу то оружие, в каком будут нуждаться их клиенты и какое сама фирма поставить не сможет. Овербэрри обещал Зюндеру аккумуляторы для подводных лодок и самонаводящиеся торпеды, а Зюндер ему — аппараты для прицельного бомбометания с самолетов.

— Они как будто не верят в возможность войны между Англией и Германией? — предположил Антон, вскользь подумав, не тот ли это Зюндер, которого он встретил в поезде по пути из Москвы в Берлин.

— «Дядя» считает, что верят и поэтому спешат договориться, — ответил Жан-Иван.

— Но война прервет все связи.

— Я тоже так думал, — признался Жан-Иван. — Но «дядя» говорит, что капиталисты изобретательны и смелы, когда речь идет о большой прибыли.

Снова пожав Антону руку, Жан-Иван посоветовал отправиться пятичасовым поездом в Антверпен, чтобы вовремя занять каюту на пароходе, и пообещал перехватить друга по пути из Лондона в Москву: он хотел встретиться с ним наедине, без посторонних глаз. Круто повернувшись, Жан-Иван зашагал прочь, стараясь идти вразвалочку и высоко подняв голову с надменной уверенностью человека, у которого есть деньги и власть. Антон поглядел в его спину с болью и радостью: жалел друга, которому досталось такое необычное, трудное и опасное дело, и радовался мудрости и проницательности людей там, в Москве, отыскавших Жана-Ивана в Казани и приславших его сюда, в Брюссель, чтобы он с неведомым «дядей» неведомыми Антону путями оберегали Родину издали.

Сплошная пелена тумана скрывала берега Темзы, хотя с парохода, идущего вверх по течению, явственно слышались гудение машин на невидимых дорогах, мычание коров и выкрики людей. Близ Лондона туман немного рассеялся, и навстречу пароходу потянулись выложенные дегтярно-черным камнем берега, стены складов, пристани, загруженные ящиками и мешками.

По обеим сторонам реки глухо шумел все еще занавешенный дождем и туманом большой город. Шум усиливался, становясь резче, казалось, враждебнее, и Антон с тоскою думал, что в этом городе ему придется жить и смотреть сквозь эту пелену дождя и тумана на белый свет не один день, не один месяц и, наверно, даже не один год. Однообразный, серый Берлин с его казарменной громоздкостью и строгостью был скучен, а Брюссель с широкими авеню и узкими улочками по-мещански уютен. Антон остался равнодушен к ним, как бывают равнодушны к станциям, которые видят из окна вагона. К Лондону он не мог быть равнодушен и волновался, ожидая увидеть его. А город, точно потешаясь над ним, намеренно прятался, прикрываясь непроглядной серой и мокрой пеленой.

Пассажирская пристань появилась неожиданно совсем рядом и была полна встречающих. Вероятно, и для них вынырнувший из тумана пароход был неожиданностью: они взволнованно загомонили и бросились к самому краю пристани, приветственно размахивая руками и зонтиками. И пока пароход пришвартовывался, они скользили взглядами по лицам людей, стоявших возле палубных перил.

Антона никто не встречал, и он, взяв чемодан, спустился по мосткам на пристань, вслед за другими направился к воротам порта. Прямо за воротами пролегала узкая улица, вдоль тротуара которой выстроились тупоносые, квадратные автомобили с решетками на крыше — лондонские такси. Один за другим они подкатывали к очереди, возникшей у ворот. Шоферы, не вылезая из машин, ловко принимали и укладывали рядом с собой чемоданы, прихватывая их ремнем, и, усадив пассажиров, отъезжали. Дождавшись своей очереди, Антон влез в такси и назвал рекомендованный ему еще в Москве отель «Уэст-палас», расположенный где-то рядом с полпредством.

По обе стороны улицы тянулись узкие двух-трехэтажные дома, однообразные и скучные. Из первой улицы такси попало в другую, потом в третью, четвертую, но дома оставались прежними. Потом дома стали выше, но опять походили один на другой, как близнецы. По тротуарам тесно, почти прижимаясь друг к другу, двигались черные мокрые зонтики, а по мостовой бежали юркие машины и катились двухэтажные красные автобусы, похожие на маленькие домики на колесах. Когда машины и автобусы стали создавать большие заторы на перекрестках, Антон понял, что такси достигло центра Лондона. Точно подтверждая его догадку, из серой занавеси тумана проступил силуэт высокого столба, увенчанного чугунной фигурой человека. Антон понял, что перед ним известная колонна Нельсона и, следовательно, они достигли Трафальгарской площади. Вся площадь была запружена раскрытыми черными зонтами, и к ним — Антону показалось, именно к этим зонтикам, — с высокого постамента мраморной колонны обращался — тоже из-под зонтика — оратор. Антон не слышал, о чем оратор говорил, но хорошо видел, как он, словно угрожая кому-то, вскидывал руку, поневоле высовывая ее из-под зонтика. Площадь, следуя его призыву или примеру, тоже угрожающе вскидывала из-под зонтиков сотни сжатых кулаков.