Пирс Рид - Женатый мужчина

— Если пиво было бы по цене вдвое дороже вина, вы пили бы, наверное, простое «светлое», а не «Шато-Латур».

— Терпеть не могу пива. Джон постучал себя по голове:

— Это вот здесь запрограммировано. К примеру, дамы прежде полагали, что загар непривлекателен. Барышни прятались под зонтики, чтобы защитить себя от солнца. Почему? Потому что смуглая кожа была у простолюдинов, работавших под солнцем. Она выдавала крестьянское происхождение. Только богатые были розово-белыми. А теперь в нашем урбанистическом обществе все наоборот: загар выдает принадлежность к праздному классу, к тем, кто зимой катается на лыжах в горах, а лето проводит на взморье, тогда как бледная кожа означает, что вы работаете в учреждении или на фабрике, а отпуск проводите в Блэкпуле или в Торки.

— Если так на это смотреть, — сказала Паула, — то наш социализм — химера.

— Почему?

— Потому что это означает: люди счастливы не тогда, когда все равны, а только когда у них чего-то больше, чем у других.

— Конечно, социализм — химера, если полагать, будто государственная собственность на все и вся положит конец человеческой неудовлетворенности. Однако преувеличенные надежды некоторых социалистов не должны дискредитировать разумные реформы. — Он произнес это медленно, сопровождая свою речь жестами, как будто выступал перед присяжными или на митинге. — Если не удастся создать рай земной в Рочдейле или Брэдфорде, это еще вовсе не означает, что не надо пытаться улучшать культурные и материальные условия жизни бедняков. Оглянитесь, наконец, и сравните сегодняшнюю жизнь большинства из нас с тем, что было сто или двести лет назад. Нет рабства, нет детского труда, приемлемые условия работы, бесплатное здравоохранение. Никто не должен преуменьшать этих достижений…

Паула зевнула.

— Я вам не говорил, — сказал Джон, — что нынешний член парламента от Хакни хочет снова баллотироваться?

Паула нахмурилась:

— Нет, не говорили. А что, возникает проблема?

— Просто это затруднит дело.

— В таком случае надо ему помешать.

— Мы собираемся в четверг обсудить, что можно сделать.

Она поднялась поставить воду для кофе.

— Я, кажется, сумею помочь, — сказала она с другого конца кухни.

— Как?

Она ответила не сразу, делая вид, будто никак не может закрыть кран.

— У меня есть кое-какие связи, — сказала она.

— В лейбористской партии?

Она повернулась и как-то странно посмотрела на него.

— Нет, не в лейбористской партии, а среди самых что ни на есть пролетариев.

— Случайно не друзья Терри Пайка?

— Скорее знакомые. — Она поставила чайник на огонь. — Но это, как он выражается, «фигуры». Они пользуются немалым влиянием.

— Я предпочел бы обойтись без их помощи.

— Почему?

— Потому что такие люди действуют по принципу «услуга за услугу».

— Только не тогда, когда им платят. А потом, они вам и так обязаны. Терри по крайней мере.

— Я бы предпочел сказать, что мы сочлись. Паула вернулась к столу с тенью досады на лице, словно только что обнаружила, что барашек пережарен.

— Хорошо, — сказала она, — я ведь только предложила. Но знаете, вы недалеко уйдете в политике, если будете так привередничать.

— Что значит — привередничать?

— Будете чересчур джентльменом. Вести игру по правилам.

— По крайней мере не кончу за решеткой.

— Ни Черчилль, ни Ллойд Джордж не кончили, а когда надо было, щепетильностью не отличались. Наша с вами беда в том, что видеть грубую правду жизни нам не позволяет воспитание. А вера в честную игру — это непозволительная роскошь, вроде яхты или «роллс-ройса».

— А как тогда понимать то, что называется «цивилизацией»?

Лицо у нее вдруг приняло жесткое выражение, щеки запылали.

— Цивилизация — это миф, — сказала она. — Во всяком случае, этому меня научила работа в Уондзуорте. Жизнь — это борьба за существование не только для зверей, но и для людей…

Джон отметил, что горячность делала ее еще привлекательней.

— …и выживают наиболее приспособленные? — улыбнулся он.

— Да. — Ее разбирала досада оттого, что Джона, видимо, забавляли ее слова.

Закипел чайник, и она пошла к плите, чтобы приготовить кофе.

— Я знаю, — язвительно заметила она, — если человек богат, он, вполне естественно, считает, что таков порядок вещей, и его даже слегка раздражает, когда бедные этого не понимают. У моего папеньки именно такая точка зрения. Но если посмотреть на общество глазами Терри, то видишь, насколько оно организовано, чтобы защитить интересы собственников от тех, у кого собственности нет.

— Пусть законы цивилизации зиждятся на несправедливости, — посерьезнел Джон. — И возможно, они — роскошь, но все-таки они предпочтительнее законов джунглей.

— Даже с этим я не могу согласиться, — сказала Паула, ставя кофе на поднос. — Идемте наверх! — внезапно объявила она и решительно пошла к винтовой лестнице.

— Почему не можете? — осведомился Джон, поднимаясь за ней следом.

— То, что вы зовете цивилизацией, ваша хорошо отлаженная система государственных субсидий, делает людей вялыми и сонными, как в Швейцарии. — Она добралась до верха винтовой лестницы и прошла к камину. — Не станете же вы утверждать, что в вашем законопослушном обществе процветает искусство. В Италии эпохи Возрождения и в шекспировской Англии люди вовсю убивали друг друга. — Она села на диван и налила две чашки черного кофе.

— Вы оптимистка, — сказал Джон, садясь рядом, — если думаете, что Терри Пайк напишет «Гамлета».

— «Гамлета» ему не написать, — отвечала Паула, — потому что культура отравлена для него своей связью со средним сословием; что же до человеческих качеств Гамлета, то у Терри их определенно больше, чем у молодых людей, которых вы видите на званых обедах или на балах дебютанток. И если б он узнал, что дядя убил его отца, он не ограничился бы заявлением в местный полицейский участок.

— И вы одобряете это? Она помедлила.

— Да, я восхищаюсь тем, как они решают свои дела и не бегут плакаться инспекторам соцобеспечения или советникам по матримониальным вопросам.

— То есть решают их, вы хотите сказать, с помощью дробовика?

Она засмеялась:

— А вы за то, чтобы они сражались на шпагах?

— Я за то, чтобы они вообще не прибегали к насилию.

— Это вы только так говорите. Мы все так говорим, хотя общепризнанные исторические и литературные герои больше напоминают лондонских гангстеров, чем адвокатов и бизнесменов. Вспомните осаду Трои. Парис похитил чужую жену, тогда Менелай собрал друзей и отправился забирать ее силой. Александр Македонский, Юлий Цезарь, Наполеон — все они прибегали к насилию ради достижения своих целей, и мы восхищаемся ими. Отелло задушил Дездемону, заподозрив ее в неверности, и трагедия не в том, что он ее задушил, а в том, что она была невинна. Сила, кровь, любовь, дружба — все перемешано, и даже сейчас в нашем аккуратненьком бюрократическом раю полнокровной жизнью живут те, кто не боится опасности.