Вадим Кожинов - Красная сотня

Имеет смысл, в частности, сказать несколько слов о другом крупнейшем ученом еврейского происхождения, имя которого уже было упомянуто, — Норберте Винере. Из его автобиографической книги «Я — математик» можно узнать, что он с ранних лет и значительно более глубоко и остро, чем Эйнштейн, сознавал свое еврейское происхождение. Но, в отличие от Эйнштейна, он не мог позволить сионизму «использовать» себя в каких-либо целях, ибо имел горький опыт, разоблачивший в его глазах суть сионизма, который (о чем уже не раз говорилось) представляет собой не национальное, а политическое или, вернее было бы сказать, политиканское (правда, этот термин применяется обычно не к столь мощным и грандиозным феноменам) явление.

В той же автобиографической книге Н. Винер рассказал, как в 1930-е годы встала проблема вызволения ученых еврейского происхождения из нацистской Германии: «Я сразу же попытался войти в контакт с еврейскими благотворительными организациями… Однако… благотворители довольно часто отказывались заниматься учеными, считая, что большинство из них не признают себя евреями (читай — сионистами. — В. К. )… Руководители сионистского движения в США требовали, чтобы средства… шли на начинания сионистского характера и только во вторую очередь (если только эта очередь когда-нибудь наступала) на остальные нужды».

После подобного прискорбного опыта Н. Винер обрел своего рода иммунитет в отношении сионизма. Очень характерно в этой связи рассуждение Н. Винера об острой ситуации, возникшей в Массачусетском технологическом институте, где он долгие годы работал.

Винер стремился устроить в институт одного из лучших своих учеников — Нормана Левинсона. Но часть сотрудников не соглашалась с этим, утверждая, что в институте «и без того достаточно евреев». Винер пишет по этому поводу, что по-настоящему талантливые люди слишком редки и нельзя чинить им какие-либо препятствия, но вместе с тем он недвусмысленно утверждает здесь же: «Я думаю, что в принципе неплохо, когда происходит равномерное распределение людей различных рас и различных культурных традиций».

Любой сионист квалифицировал бы это совершенно справедливое суждение как домысел махрового антисемита (стоит вспомнить в этой связи упоминавшееся выше «письмо И. Щ.»)…

В заключение вернусь к статье Михаила Агурского. Возможно, создалось впечатление, что я слишком далеко от нее ушел — ведь в ней речь идет почти исключительно об Израиле и его отношениях с СССР. Но, к сожалению, никак невозможно всерьез обсуждать вопрос об Израиле без обращения к проблеме международного сионизма.

Я не сомневаюсь, что значительная часть израильтян сосредоточена на деле создания своего национального общества, государства, культуры. Но факты неопровержимо свидетельствуют, что политика Израиля (особенно с конца шестидесятых годов) все более зависит от воли международного сионизма. Для освещения этого сложного вопроса потребовалось бы слишком много места, и потому я считаю уместным отослать читателя к превосходному исследованию О. А. Колобова (основанному, в частности, на тщательной работе во многих архивах и учреждениях США) или более популярным, но по-настоящему основательным книгам Л. А. Моджорян. Эти работы, в частности, дают ясную и убедительную характеристику теснейшей зависимости политики Израиля от международного сионизма.

Повторю еще раз, что в Израиле, очевидно, есть немало людей, для которых международный сионизм — это, как и для видного журналиста Ури Авнери (чьи слова уже цитировались), «чуждое и отвратительное» явление, подрывающее само «национальное существование» страны. Но факт остается фактом: политика Израиля определяется не столько его национально-государственными интересами, сколько интересами международного сионизма.

Могут возразить, что без мощной поддержки этого сионизма Израиль с его населением, составляющим менее четырех миллионов, и дня не мог бы противостоять чреватым конфликтами с ним арабским странам, совместное население которых составляет ныне около двухсот миллионов.

Но вдумаемся хотя бы в одну — едва ли не наиболее острую проблему — проблему «жизненного пространства» для израильтян, которое стремятся расширить за счет арабов. На собственной территории Израиля, отведенной ему решением мирового сообщества в 1948 году, освоена лишь одна треть земель; на остальных трудноосваиваемых землях (типа пустыни Негев) живет лишь 12 процентов населения.

Если бы хотя бы небольшая часть тех капиталов, которые затрачиваются на милитаризацию, была вложена в эти земли, они стали бы цветущим краем. Ведь смогли же создать райские уголки на месте вчерашней бесплоднейшей пустыни те арабские страны, которые располагают крупными «нефтедолларами».

Михаил Агурский закончил свою статью пожеланием: «Израильтяне и арабы должны наконец найти способ мирно жить друг с другом…». Но найти этот способ можно, без сомнения, только в том случае, если будет осуществлен девиз, ставший названием книги Ури Авнери: «Израиль без сионизма». Так что остается пожелать победы Авнери и его единомышленникам.

Ввиду того, что в течение десятков лет ближневосточный конфликт освещался в СССР без учета израильской точки зрения, более чем необходимо дать представление советскому читателю о том, какова эта точка зрения, включая исторические корни конфликта. При этом можно высказать уверенность в том, что касается непосредственно отношений между Израилем и СССР: большая часть конфликтной ситуации является мнимой и объясняется отсутствием должной коммуникации. Это вовсе не отрицает того факта, что в основе ближневосточного конфликта имеется реальная конфликтная ситуация, но она всецело носит региональный характер — речь идет об арабо-израильском конфликте, который возник как арабская реакция на сионистское движение и создание государства Израиль.

Прежде всего хотелось бы заметить, что враждебность к сионизму со стороны русской социал-демократии была унаследована от Бунда, который, как известно, рассматривал сионизм как своего главного врага на еврейской улице и вел против него самую непримиримую борьбу. И хотя вскоре большевики сами вошли в острейший конфликт с Бундом, требовавшим федеративной структуры социал-демократической партии, они бессознательно унаследовали непримиримую враждебность к сионизму.

Вообще, следовало бы подчеркнуть, что вплоть до тридцатых годов главными и почти исключительными врагами сионизма в СССР были сами же евреи как вне, так и внутри большевистской партии, игнорировавшие тот факт, что еврейский вопрос в России и затем в СССР не фикция, а реальность, имеющая тяжелые исторические корни.