Борис Чичерин - История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

Боден рассуждает затем о наградах и наказаниях, о военном деле, о союзах, о финансах. Наконец, он переходит к самому существенному вопросу в государстве, к преимуществу того или другого образа правления. Он сравнивает между собою демократию, аристократию и монархию, выставляя выгоды и недостатки каждой из них.

Что касается до демократии, то в ее пользу можно привести многое. Она во всем имеет в виду равенство и правду, а эти начала наиболее сообразны с законами природы, которая всех людей сделала равными, не давши никому более почестей и богатства, нежели другим. Отсутствие привилегий устраняет и поводы к раздорам; граждане соединяются теснейшею дружбою, ибо дружба может существовать только между равными. В демократии более всего сохраняется и прирожденная человеку свобода, так что, по-видимому, это тот порядок вещей, в котором, скорее всего, достижимо для человека счастье, указанное ему природою. Кроме того, здесь беспрепятственно выдвигаются люди с высокими дарованиями, как на политическом, так и на других поприщах; зависть властителей не мешает никому предпринимать великие дела. Наконец, демократия одна заслуживает название республики, т. е. общественного дела, ибо все в ней действительно принадлежит всем, и общее благо не становится частным достоянием немногих. Если наиболее желанно то устройство, в котором правители повинуются законам, а подданные правителям, то его, скорее всего, можно найти в народном правлении, где закон владычествует над всеми.

Таковы доводы в пользу демократии. Однако Боден не находит их убедительными, ибо за этими преимуществами скрываются недостатки, которые совершенно изменяют характер картины. Равенство, которого ищут демократы, невозможно относительно имущества и несогласно с природою вещей в приложении к почестям и к правам, ибо природа не создала всех людей равными, а одних сделала умными, других глупыми, одних назначила для управления, других для подчинения. Еще менее возможно сохранение естественной свободы, ибо во всяком обществе человек повинуется законам и правителям, и нет государственного устройства, в котором было бы более законов и властей, нежели в демократии. Что касается до общего дела, то оно хуже всего управляется, когда находится в руках толпы. Может ли народ, зверь многоглавый и лишенный рассудка, постановить что-нибудь хорошее? Обращаться к нему — значит спрашивать совета у безумных. Лучшие люди всегда составляют меньшинство, а в народном правлении это меньшинство предается на жертву масс. Народ обыкновенно выбирает худших людей, которые ближе к нему по нравам и понятиям; лучшие же изгоняются и искореняются всеми средствами. О справедливости народ не заботится; он преследует богатых, благородных и разумных людей, стараясь обратить их достояние в свою пользу. Поэтому демократия становится убежищем всех буйных голов и крамольников, которые поджигают чернь против высших классов. Преступники остаются здесь без наказания, ибо они сами участники верховной власти. Каждый считает себе все позволенным, отсюда безграничное своеволие и бесправные смуты и междоусобия. Демократия тогда только способна держаться, когда она управляется мудрыми кормчими, как Рим управлялся сенатом и Афины — Периклом. Но здесь всегда есть опасность, что власть перейдет в другие руки. Против всего этого, говорит Боден, можно сослаться на пример Швейцарских кантонов, которые сохраняют народное правление и умеют отстаивать себя против внешних врагов. Но 1) здесь демократия приходится к нраву горных племен; 2) буйные головы уходят в другие земли служить чужим правительствам; 3) окруженные могучими монархами, швейцарцы поневоле должны держаться друг за друга и обуздывать свои страсти; наконец, 4) здесь народное правление установилось истреблением или изгнанием дворянства. При всем том самые благоустроенные и значительные швейцарские республики — аристократические.

Аристократия имеет также своих защитников. В пользу ее можно сказать, 1) что наилучшее во всем — середина, а она занимает середину между владычеством одного и правлением всех; 2) власть должна быть вручена достойнейшим, а достоинство измеряется добродетелью, знатностью или богатством — все признаки, на которых зиждется аристократическое правление; богатые в особенности имеют более интереса в общем деле, нежели низшие классы, а потому они должны управлять. Наконец, 3) и монархия, и демократия нуждаются в сенате для решения важнейших дел, сенат же — учреждение аристократическое. Боден опровергает все эти доводы. Числительная середина, говорит он, далеко не всегда наилучшее, чего можно искать; нужны другие качества. Достоинство, без сомнения, должно приниматься в расчет; но этот довод может обратиться в пользу монархии, ибо вельможи далеко не всегда бывают одинакового достоинства, и если один достойнее других, то ему следует вручить власть. Что касается до сената, то он везде имеет значение единственно для совещания, верховная власть ему не принадлежит. Между тем аристократия имеет несомненные недостатки: во всякой коллегии большинство составляет худшую часть, ибо мудрость и добродетель всегда находятся в небольшом количестве между людьми. Кроме того, в многочисленном сословии всегда есть поводы к раздорам, в нем мало решимости в действиях, вследствие чего в хорошо устроенных аристократических государствах управление сосредоточивается в руках немногих и принимаются строгие меры для устранения распрей между вельможами. Наконец, аристократии трудно держаться против народа, который всегда ненавидит знатных людей. Последние поэтому живут в постоянном страхе. Если Венеция существует так долго с аристократическим правлением, то она обязана этим главным образом своему безопасному положению, которое избавляет ее от внешних нападений и от внутренних восстаний; в большом же государстве аристократия немыслима.

Из всех образов правления, говорит Боден, лучшие умы всегда отдавали предпочтение монархии. Она, несомненно, имеет свои неудобства: перемена правителя влечет за собою перемены в законах, в целях и в людях; споры за престол порождают междоусобия; малолетство монарха отдает его вместе с государством в руки опекуна, который нередко ищет только собственных выгод; наконец, неопытность и дурные наклонности князя ведут к угнетению народа и к гибели государства. Но все эти неудобства в гораздо большей степени находятся в аристократии и в народном правлении. Там еще чаще меняются правители и законы, там еще более состязания за власть, а потому более поводов к раздорам и междоусобиям, там вместо одного тирана являются многие. В других образах правления всегда владычествует большая и потому худшая часть, тогда как монарх может принять мнение меньшинства. Главное же — только в монархии существует настоящая верховная власть, ибо здесь она принадлежит одному, а не многим, которые, не имея над собою высшего судьи, должны решать свои споры оружием. Во всяком государстве чувствуется потребность единого правителя: если для совещания полезнее многие умы, то для решения нужен один. Власть разделенная всегда слабеет; и для войны, и для внутреннего управления необходимо сосредоточение ее в руках одного лица. Подобная власть одна может внушить к себе должное уважение и охранять в государстве законность и мир. Сами республики сознают это, вследствие чего римляне прибегали к диктатуре. Поэтому монархия — самая прочная из всех государственных форм. Монархии существуют тысячелетия, и никто этому не удивляется, потому что это сообразно с законами природы; но все с изумлением указывают на республики, которые держатся триста, четыреста лет, потому что это противоречит общему ходу и порядку вещей. Монархия как здоровое тело поддерживается легко, народное же правление и аристократия нуждаются в искусственных средствах. Особенно в больших государствах необходима монархия. Другие образы правления могут существовать только в малых, с расширением владений они падают.