Борис Чичерин - История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

Прямое последствие этого взгляда состоит в том, что установление закона зависит единственно от естественной силы. Справедливо, говорили софисты, то, что полезно сильнейшему. В государстве большинство сильнее меньшинства, а потому оно постановляет все, что хочет. Другие выводили из этого оправдание тирании, ибо если тиран умеет захватить власть и держать своих сограждан в повиновении, то он следует закону природы, которая дает право сильнейшему. Всякий должен искать того, что ему полезно и приятно, и если он может приобрести власть и богатство, то позволительно употреблять для этого всякие средства. Третьи же считали сообразною с природою одну личную свободу человека и видели в законе только договор для ограждения личных прав, а не средство установить нравственный порядок в обществе. Таково, по известию Аристотеля, было учение Ликофрона [4] Аристотель. Политика. Кн. 3. Гл. 5. . Четвертые, наконец, выводили правду из общей пользы, ставя ее посредине между высшим благом, которое заключается в самоудовлетворении, и высшим злом, которое состоит в претерпевании насилия. Слабейшие, будучи не в состоянии защищаться от нападений, соединяются и устанавливают общие правила для обуздания всех. В разговорах Платона в уста софистов влагаются эти различные взгляды, которые все проистекают из общих оснований [5] См.: Платон. Республика, Горгий и др. .

Эту проповедь грубейшего своекорыстия, не знающего ни сдержек, ни границ, софисты прилагали и к собственной деятельности. Если в государстве по самой природе вещей владычествует сильнейшее большинство, то всякий, кто хочет достигнуть своих целей, приобрести власть и богатство, должен стараться склонить это большинство на свою сторону и направлять его сообразно со своими видами. Это делается посредством красноречия, которому можно научиться из риторики. Софисты являлись преимущественно учителями риторики, они хвастались своем умением делать слабейший довод сильнейшим. Свою педагогическую деятельность они простирали, впрочем, не на одну политику, а на все области человеческого знания. Странствуя по городам, они добывали деньги энциклопедическим обучением как юношей, так и старцев. Софист Гиппий хвалился на олимпийских играх, что нет вещи, которой бы он не знал или которой бы не умел делать.

Понятно, какое брожение в умах должны были произвести эти учения. Человеческая мысль, почувствовав свою самостоятельность, проникала всюду, обнимала все явления, рассматривала их со всех сторон, стараясь обратить все в свою пользу. Но при таком беглом взгляде на вещи в явлении схватывалась одна только внешняя, случайная сторона. Изречение Протагора, что явление есть истина, получает глубокий смысл, когда мы в явлении видим не один только факт, т. е. изменчивое, мимолетное отношение случайно встречающихся вещей, а выражение вечных начал и разумных законов, которые осуществляются в видимом мире. Не так понимали это софисты. Они в явлении искали не постоянно пребывающего, а мгновенного и случайного. Они видели в нем не то, что есть, что не пережить чувству, но познается разумом, а то, что кажется, что всплывает в вечном течении бытия и касается внешнего чувства для того только, чтобы немедленно исчезнуть. Поэтому Платон и Аристотель справедливо говорили, что софистика есть учение о не-сущем. Это древний нигилизм; само название не ново, так же как и учение. Отсюда отрицательное отношение софистики ко всем великим началам, лежащим в основе человеческой жизни, к праву, к нравственности, к религии. Грубейшая корысть, право силы, безграничное стремление к наслаждениям — вот что последовательно вытекало из этой теории. В греческую жизнь эти учения внесли такой разлад, от которого она не оправилась. Однако в этом разлагающем действии нельзя не видеть высшего закона. Отрицательное отношение софистики к существующему порядку имело несомненно свою хорошую сторону: оно расширяло мысль и выводило жизнь из той узкой рамки, в которую втесняло ее древнее государство. Частные интересы получили вследствие этого такое развитие, какое не допускалось прежним бытом; свобода лица и свобода мысли смело высказали свои права. Едва ли не софисты первые объявили рабство противным природе. Поэтому софистика составляет не случайное, а необходимое явление в истории человеческой мысли. Но этим отрицательным значением ограничивалась ее польза. Положительного она ничего не могла произвести, в жизнь она вносила только смуту и анархию. Вследствие этого она естественно должна была вызвать сильнейшее противодействие в лучших умах того времени. И точно, противодействие явилось не только со стороны приверженцев старины, но и со стороны человека, который был объявлен мудрейшим из греков, которого имя сохранилось в истории как образец глубины мысли и нравственной высоты. Против софистов выступил Сократ. Он, собственно, стоял с ними на одной почве, он также отправлялся от явлений. Но софисты понимали явления с одной только материальной стороны; между тем есть явления другого рода, явления духовные, которые существуют так же, как и материальные, и которые имеют гораздо высшее значение, ибо в них выражается сознание вечных начал и законов, владычествующих в мире. Если человек есть мерило всех вещей, то таковым он может быть не как чувственное, а как разумное существо, носящее в себе это сознание. Чтобы побороть софистов, надобно было указать на эту упущенную ими важнейшую сторону явлений. Это и сделал Сократ.

Сократ не выработал настоящей философской системы. Он даже ничего не писал, но жил в Афинах, разговаривая на площади, допрашивая всех, добиваясь истины. В разговорах Платона и в воспоминаниях Ксенофона можно видеть образец его методы и тех диалектических приемов, которые он употреблял против софистов. Те утверждали, что они могут научить всякого способам приобретения разного рода благ; Сократ говорил, что и он не прочь у них поучиться, но желает прежде знать, что такое благо, которое он может получить? И когда в ответ софисты указывали ему на власть, на богатство, на удовольствие, он отвечал, что все это отдельные блага, а он хочет знать, что такое благо или добро вообще, от которого все частные блага получают свое название? Он требовал общего определения, а софисты не могли его дать, и когда они пытались вступить за ним на этот путь, он указывал им на бесчисленные противоречия в их собственных понятиях. Таким образом, от частных явлений он старался возвести мысль к общим началам, которые лежат в основании явлений. Аристотель говорит, что Сократу в области логики принадлежат две вещи: индуктивный метод, или путь от частного к общему, и общие определения, которые выражают разумную сущность вещей. Но исследования свои Сократ ограничивал нравственною областью, оставляя в стороне физическую природу как недоступную человеческому разумению. Если в политическом учении софистов преобладает личное начало, то у Сократа в основании его воззрений лежит нравственный закон. При господстве реализма на первый план выступает противоположность этих двух сторон человеческого естества, точно так же как в целом миросозерцании выдвигается противоположность материи и разума. Причины первоначальные и причины конечные, связывающие оба элемента, познаются умозрением, а не опытом; они выходят уже из области явлений.