Михаил Полятыкин - Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?

Высказывалось мнение, что Ю. Лужкову не надо было идти на поводу у окружения и устраивать такое грандиозное шоу в зале «Россия», поскольку это могло вызвать раздражение у определенной части избирателей.

— Да раздражение может вызвать все, — заметил я, думаю, не без оснований.

Представишь книгу широкой публике: скажут — пропаганда, не представишь: скажут — боится. А в результате оказалось, что автор сделал все правильно.

Народу в зале собралось столько, что проще назвать, кого там не было, чем перечислить тех, кто пришел. Достаточно сказать, что впереди меня в амфитеатре слева сидел Михаил Ульянов, далеко не последний, как вы понимаете, человек в Москве и стране, Лужков с женой и Черномырдин с супругой сидели рядом в первом ряду, министры, деятели культуры и искусства, помощник Президента страны, члены правительства города, руководители департаментов, литераторы — словом, именно в такой момент надо брать власть в Москве, если кому-то захочется это сделать.

Я, кстати, оказался единственным журналистом, которому удалось взять интервью у мэра по поводу презентации его книги. Не потому, что он меня знает, он всю Москву знает и она его, а потому, что везет, как говорят, сильнейшим.

Едва я прошел через пункт досмотра, как увидел Юрия Михайловича беседующим с кем-то из знакомых, точнее, окруженным довольно плотной толпой. Вокруг суетились охранники и люди из пресс-служб, но Лужков не такой человек, чтобы пройти мимо старинного приятели или человека, с которым когда-то работал, а теперь вот встретил здесь, — единицы из тех, с кем он когда-то сотрудничал, могут попасть к нему на прием или встретиться еще где-то.

Я решил, что упустить свой шанс не имею права, и протиснулся к толпе, выжидая удобный момент. Мотали головами охранники и пресс-секретари: дескать, тебе-то что — обязательно сегодня? Но я не поддавался, поскольку журналистский азарт сродни любому другому. Именно поэтому убивают нашего брата везде на континентах, где есть горячие точки, а на место убитых тут же приезжают другие неугомонные — таковы законы профессии.

Обнявшись с двумя-тремя людьми на входе и перекинувшись с ними несколькими фразами, мэр двинулся по направлению к зрительному залу. Вот тут и я был начеку. Знаю, что он не любит таких наскоков и как-то отшил меня в бывшем Кремлевском дворце съездов, заявив, что говорить ничего не станет.

— Юрий Михайлович, — подлетел я тогда, — не хотите ли сказать пару слов москвичам?

— Нет, не хочу, — был ответ, и я умылся.

Но тут ситуация была другая. Я достал диктофон из чемодана — замечу, кстати, что с чемоданом этим, как курва с котелком, был я, по-моему, единственный на этом форуме.

— Юрий Михайлович, — сунул диктофон ему под нос, — что бы вы хотели сказать москвичам по поводу выхода своей книги?

И только это произнес, как понял, что на такой плевый с точки зрения интереса вопрос он отвечать не станет, — слишком рядовой и слишком приземленный. Я тут же переориентировался:

— Нет, не так. Что бы вы хотели от своих читателей, от москвичей?

— От читателей?

— Да…

— От них я хотел бы только одного: чтобы они прочитали книгу, и, конечно, я просто мечтаю о том, чтобы она им понравилась. Но, может, это и не главное. Главное, чтобы она пробудила какие-то мысли о Москве, желание жить в этом городе и улучшать его. Есть у меня в запасе пожелание потенциальным авторам: если очень хочется писать, еще раз подумайте, стоит ли это делать, — предупредил он подобных мне и двинулся в зал.

Предупредить — предупредил, но сам от этой напасти не избавился. Напротив, после первой книги насочинял столько, что впору подумывать об издании собрания сочинений. Другой вопрос, сколько строк из этого собрания принадлежат его личному перу. При таком количестве жаждущих приобщиться, страждущих заручиться и желающих отличиться ему самому совершенно необязательно марать пальчики чернилами. Уж если в те годы, когда был менее занят, менее востребован и менее известен, писал пальчиками других людей, то ныне и подавно. Не может человек при его загрузке и при такой должности сочинить столько, сколько он насочинял в последние годы. Но это, как говорится, вопрос совести и чести. В конце концов, весь гламур тоже сочиняют не сами гламурные личности, и может поэтому читать у них нечего и не о чем.

Потом был довольно приличный концерт всего с двумя-тремя слабенькими номерами, среди которых было и выступление ныне известной Анны Цой, поднявшейся впоследствии благодаря усилиям и влиянию своего мужа, пресс-секретаря Ю. Лужкова С. Цоя, и каналу ТV-Центр, где Цой — председатель совета директоров.

Мэр Лужков разбогател благодаря жене, Анна Цой — благодаря мужу. Все повторяется в этом мире.

Было также сказано на этом вечере много хороших слов не только в адрес писателя Юрия Лужкова, но и по поводу его по-настоящему творческой деятельности во имя города и горожан. В конце вечера он вышел растроганный на сцену — думаю, таким его видели редко, если видели вообще, скорее всего он сам не ожидал, что дело его получит такой отклик среди дотошных, привередливых, образованных, умных и требовательных москвичей. Всегда в движении, всегда в работе, он мало слышал слов, которых заслуживал, а тут услышал столько! Поневоле растрогаешься, хоть и кажешься другим несгибаемым и железным. А Ю. Лужков — не железный. Он подвержен, как и все мы, эмоциям и чувствам — и в том его привлекательность для многих как личности, человека и большого начальника при огромной власти. Но и пороки у него сродни этой власти.

Не помню, плакал он или нет, когда хоронил свою мать, а вот то, что он не стал хоронить ни на Новодевичьем, ни на Ваганьковском, ни даже в Кунцеве, характеризует его. Возможно, сегодня он поступил бы по-другому, поскольку сильно изменился и внешне, и, что самое главное, внутренне.

Как и все старые московские кладбища, Кузьминское, где он хоронил свою мать, представляет собой заросший и запущенный лесной массив. Я приехал туда, когда гроб с телом работники службы «Ритуал» уже на руках — по другому протиснуться между деревьев и могил было просто невозможно — несли к свежевырытой могиле. Кажется, была поздняя промозглая осень, низкие-низкие облака и дождик-сеянец. Народу было много, хотя не все присутствующие решались подойти к сыну умершей, чтобы выразить сочувствие. Я подошел, ничего не сказал, молча пожал руку повыше локтя — а что тут говорить?

Да, точно, было холодно. Жена В. Евтушенкова была в дорогущей — а в какой еще ей быть — норковой шубе. Почему запомнилось — не знаю. Возможно, именно из-за этой шубы.

О матери Юрий Михайлович всегда отзывался тепло, с сыновней нежностью.

— Родом она из Башкирии, — рассказывал он, — где с давних пор вперемешку живут русские и башкиры. С восьми лет, после смерти своей матери и женитьбы отца на другой, пошла она в няньки, а потом перебралась в Москву. Закончила всего три класса, но была от природы толковой, умной, умело вела домашнее хозяйство и семью. Своих сыновей — а нас было трое братьев-сорванцов, — Аркашку, меня и Серегу, она вырастила, воспитала и, главное, приучила к труду.