Юрий Прокофьев - Как убивали партию. Показания Первого Секретаря МГК КПСС

В это же время сдавали документы в архив и занимались поисками работы для работников аппарата. Надо было устроить около 180 человек. Технические службы оставались на местах. Работу почти всем нашли очень быстро — ведь люди в горком партии приходили не с улицы, а с предприятий, заводов, министерств. Правда, с министерствами было сложнее. Тогда договаривались с заводами, особых проблем не было. Некоторые сами находили работу, возвращались на старые места, другим мы помогали. К ноябрю уже не было ни одного безработного сотрудника горкома партии.

А мое дело из Московской прокуратуры изъяли — его взяла Российская прокуратура. Опять было возбуждено против меня уголовное дело, и весь ноябрь меня уже там допрашивали. В конце ноября все закончилось очной ставкой с В.А. Крючковым в Матросской Тишине.

Неприятно, конечно, когда тебя допрашивают. Причем я пытался рассказать о мартовских событиях, то есть о роли самого Горбачева, но тот, кто меня допрашивал, не хотел это слушать. Даже записывать не стал.

А вот о чем говорили с Крючковым, как проходили заседания, как вел себя тот-то и тот-то, интересовались. Пытались поймать на каких-то неувязках, сличали с протоколами моих допросов в Московской прокуратуре. Но у меня хорошая память, и я нигде не ошибался. И даже Терещенко, следователь по особо важным делам прокуратуры, спросил, не имею ли я юридического образования. Я ответил отрицательно. «Ну, может, Уголовный кодекс читали, комментарий к нему?» — «Нет, — говорю, — не читал».

Я нигде не «подставился».

Чувствовал себя неважно главным образом из-за семьи. Родные мои из Владимирской области вернулись, но переживали страшно. Скажем, к 10.00 я уезжал в прокуратуру, а возвращался не раньше 20.00 вечера. Иногда мне разрешали позвонить домой и предупредить, что задерживаюсь. Иногда и позвонить не мог.

Допрашивали меня в Московской прокуратуре на Новокузнецкой — потом эта следственная группа находилась в здании ЦК КП РСФСР, 20-й подъезд. Друзья иногда почему-то спрашивают: «Сидел там столько часов! Тебе хоть поесть предлагали? В буфет, например, пойти?»

Следователь уходил обедать. Меня никуда не приглашали, в буфет идти не предлагали. И я обычно сидел и ждал. Но сказать, что было какое-то неуважительное отношение, я не могу. А следователь мне даже однажды сказал: «Понимаете, я в очень тяжелом положении нахожусь. Черт его знает, сегодня вас допрашиваю, а может быть, завтра придется допрашивать тех, кто давал поручение вас допрашивать». Вероятно, следователи не видели во мне преступника точно так же, как и во многих других.

Плохо было то, что я жил открыто, никто меня, конечно, не охранял. Рядом сын жил. Ему, его семье грозили: вот, мол, тут «коммуняки» живут. Выгнать их отсюда нужно!

А иногда просто приходили, проверяли, живу ли я здесь, бываю ли. Интересовались у соседей. Но это не очень часто.

А соседи относились к нам хорошо. Я одно время жил у сестры. Дом блочный, перегородки тонкие. Как-то соседка ей сказала: «Таня, ну чего вы от нас скрываете, что у вас живет ваш брат? Что мы, не люди, что ли?»

За мной даже машина приходила из прокуратуры — они адрес знали, только никому его не давали. Отношение было нормальное.

Иногда после допросов сын мог заехать за мной, но не всегда получалось. Поэтому ездил я на метро, ходил по улицам. И ни одного недоброжелателя не встретил. Наоборот, узнавали, подходили, поддерживали. Было и так: или безразличное отношение, или чувствуешь, что человек узнал тебя, но не хочет реагировать, или за себя боится, или из «демократов».

Только однажды был крайне неприятный случай. В 1993 году зашел я в редакцию газеты «Гласность», которая располагалась тогда, как ни странно, над приемной Президента Российской Федерации. Проходить надо было через эту приемную. И там какая-то женщина, увидев меня, начала биться в истерике: «Я понимаю, почему мои вопросы не решаются, здесь опять коммуняки заседают. Вон Прокофьев ходит у президента!»

…Как-то шел я вечером с женой в Сокольниках. Навстречу несколько подвыпивших мужчин. Один из них неожиданно подходит ко мне, обнимает: «Князь вы наш московский…» и прочая чушь. Я думаю, что это прицепился мужик? А он мне: «Не обижайтесь, я из хороших побуждений. Я начальник гаража. Бывший военный. Просто рад видеть вас в добром здравии. Мы тут поддали немного, извините, что в таком виде. Если будет какая-то потребность в транспорте, вот мой телефон. Я живу в этом доме. Всегда готов помочь». Надо сказать, что я несколько раз пользовался его помощью, естественно, за деньги: у него на базе заказывал машину, чтобы возить стройматериалы.

Другой случай был. Женщина какая-то вдруг подошла и сказала, что она демократка и за Ельцина. Но она видела, как разгоняли партию, как я проходил сквозь строй у горкома. Прочитала безобразную статью в «Курантах», где даже адрес мой домашний дали — фактически наводку. Сказала, что рада меня видеть. Так получилось, что она потом неоднократно бывала у нас дома.

Врач Шкловский — довольно известный. Тоже живет у нас в районе. Сам предложил: если нужда в медицинской помощи, пожалуйста. И так очень много совсем незнакомых людей подходили, желали здоровья. И это, хоть в меньшей степени, продолжается до сих пор. Работать мне проще: куда ни прихожу, всегда встречаю поддержку и понимание. Видимо, за время работы в исполкоме и горкоме партии я обрел авторитет и то, что я делал когда-то, работает на меня. Конечно, есть и противники, но чисто политические.

Вернусь к тем тревожным дням, к кульминационному моменту следствия по моему делу — свиданию с В.А. Крючковым в Матросской Тишине. Это была очная ставка. Вообще очных ставок у членов ГКЧП было мало. Они все пишут об этом в своих воспоминаниях. Даже тогда, когда они на них настаивали, ставок не проводили. Я думаю, встречу с Крючковым устроили чисто формально для того, чтобы закрыть это дело. А без очных ставок уголовное дело не получается.

…Ехали мы в «рафике»: адвокат Генрих Падва, адвокат Крючкова Юрий Иванов, мой следователь и следователь, который вел дело Крючкова. Когда подъехали к Матросской Тишине, вспомнили, что забыли выписать на меня пропуск. Я показал удостоверение депутата Моссовета и прошел в Матросскую Тишину по этому документу. Провели нас в комнату, где проходили очные ставки. Падва куда-то ушел. Со мной зашли мой следователь, следователь Крючкова и его адвокат Иванов. Ждали долго, минут 25–30, пока не пришел Владимир Александрович. Были заданы два вопроса.

Первый: о нашей встрече на объекте АВС, интересовались, как она проходила. И второй вопрос: о попытке создания комитета по чрезвычайным ситуациям в Москве — Московского комитета. О первом вопросе я уже писал раньше. Примерно это и рассказал на очной ставке. Меня спрашивали при Крючкове, а он должен был или подтверждать, или опровергать. Владимир Александрович подтвердил, что так все и было.