Николай Добрюха - Как убивали Сталина

В Закрытом письме имеют место точность в отражении слов Маленкова и Кагановича и явное передергивание заявления Молотова, который, признавая, что нарушил Устав партии и допустил преувеличение отдельных недостатков в руководстве страной тем не менее не отказался от критики Хрущева вообще. И поэтому единственный воздержался при голосовании за проект постановления о разоблачении антипартийной группы. В чем действительно признавал Молотов свою ошибку, так это в том, что он не имел права ставить вопрос об упразднении поста Первого секретаря ЦК КПСС на Президиуме, ибо вопросы, касающиеся Устава партии, могут решаться (согласно Уставу) на партийных заседаниях не ниже уровня Пленума ЦК. А как известно, нарушение Устава партии в КПСС считалось самым большим партийным преступлением. Вот об этот «камень» и споткнулись Маленков, Каганович и Молотов. Хотя, если обратиться к прошлой практике заседаний Президиума ЦК, то окажется, что такие неуставные действия были очень распространены. Достаточно вспомнить ситуацию с тем же Берией, которого Хрущев и Маленков свергли в результате такой же предварительной договоренности, как это пытались сделать Маленков, Каганович и Молотов в отношении Хрущева.

Итак, партийная верхушка во главе с Хрущевым в отношении «антипартийной группы» была настроена непримиримо. А вот как воспринимали происходившее и действовали остальные участники пленума, составлявшие так называемое «послушное подавляющее большинство».

Во-первых, больше, чем кляли «антипартийную группу», они клялись в своей верности делу Ленина, последовательным и непоколебимым проводником которого был, по их словам, не кто иной, как Н. С. Хрущев. При этом категорически отвергали «как клевету — обвинение товарища Н. С. Хрущева в культе личности». И добавляли, что «вся наша партия и народ горячо любят товарища Н. С. Хрущева».

Во-вторых, требовали, чтобы не только «Маленков, Каганович, Молотов и примкнувший к ним Шепилов», но и «остальные сообщники этой антипартийной группы были привлечены к строгой партийной ответственности». Такое впечатление, что эти «рядовые участники пленума», руководствуясь не истиной, а желанием выслужиться перед Хрущевым, буквально соревновались, кто придумает кару поизощренней для тех, на кого еще вчера молились так же, как теперь демонстрировали это взявшему верх Хрущеву… И Хрущев с чувством исполняемого долга осуществит эти требования. Так, например, уже через год Булганина освободят от обязанностей Предсовмина и передадут эту должность Хрущеву в дополнение к посту Первого секретаря ЦК КПСС.

Правда, раздавались призывы… сразу вывести Булганина из состава Президиума ЦК, но… его оставили членом Президиума. Пока оставили. Для игры Хрущева в либерализм и демократию. Сытый кот, прежде чем съесть мышь, хотел еще и поиграть…

Не удержался (совместно с З. Тумановой) от спецписьма в поддержку Хрущева против «антипартийной группы» и кандидат в члены ЦК КПСС, будущий Первый секретарь ЦК ВЛКСМ, В. Семичастный. Тот самый Семичастный, который, 7 лет спустя, будучи Председателем КГБ, сыграет в низложении Хрущева одну из главных ролей.

Другой кандидат в члены ЦК, К. Лунев, 28.06.57 в письменном заявлении высказал опасение, что, если бы не меры Хрущева, обезвредившие «антипартийную группу», предпринятая ею «попытка захвата руководства органами государственной безопасности могла бы привести к черным дням 1937–38 гг».

Однако особая роль в разоблачении «антипартийцев», как отмечали на пленуме, принадлежала Жукову и Швернику. Причем, оба позже крайне сожалели, что встали на защиту такого неблагодарного человека, как Хрущев…

В этом отношении оказался солидарен с ними и маршал Чуйков, который 27.06.57 в адрес президиума пленума ЦК с осуждением и подстрекательством писал: «Очень плохую роль в этом деле вел и до сих пор ведет тов. Ворошилов. Его и после выступления можно понять, что он защищает заговорщическую группу… И Булганин не может быть членом Президиума ЦК и Председателем Совмина».

А 28.06.57 в адрес Хрущева поступило письменное выступление В. Лукьянова, которому на пленуме «не досталось слова». Он сообщал: «На списках арестованных коммунистов Молотов писал «бить и бить», а Каганович на списках, представляемых к расстрелу, писал «приветствую»… (Никто тогда, в июне 57-го, еще не знал: а что писал сам Хрущев, опережая тех по наполнению рек кровью, кого судили на этом пленуме?!)

Между тем был момент, когда 27.06.57 группа членов Центральной Ревизионной Комиссии КПСС числом в 56 человек назвала в составе «антипартийной группы» и тех, кто на Президиуме ЦК, а потом отчасти и на Пленуме поддержал Маленкова, Кагановича, Молотова и Шепилова, а именно: Первухина, Сабурова, Булганина и Ворошилова. Среди этих «56-ти» были и такие, кто со временем проклинал себя за то, что пошел тогда за Хрущевым. Например, писатель В. Кочетов…

Как только «антипартийцев» не называли: «раскольниками партии, душителями демократии, подлецами, негодяями, разбойниками, заговорщиками, душителями человеческих жизней…» И все бы ничего, если бы те, кто говорил это, сами были чисты, как слеза ребенка!!! Да уж… подобралось там поистине «подавляющее большинство». И все-таки, как показала жизнь, в вопросах политики, экономики и культа личности Хрущева «антипартийцы» оказались провидцами.

Тем не менее в конце концов 28.06.57 пленум сломил дух Кагановича и Маленкова. Каганович сказал: «Сговор был. Я это признаю». И Маленков сказал: «Несомненно, это был сговор». Молотов единственный, кто на вопрос «Вы признаете, что на путь заговора встали?» ответил: «Нет. Заговора не было. Но было то, что называется групповщиной». То есть Молотов отказался не от своей критики, а от путей и форм, в которых эта критика осуществилась.

Итак, представители «антипартийной тройки» согласились, что нарушение Устава КПСС с их стороны было и заключалось в том, что они не на заседаниях Политбюро (тогда Президиума), а просто в частных разговорах между собой критиковали Хрущева: отмечали, в чем состояло его неумелое руководство, и намечали пути исправления создавшегося положения. Они прямо говорили друг другу, как сказал мне Семичастный, что не по Хрущеву-Сеньке была шапка Мономаха…

Однако попробовал бы кто-то из них сказать в одиночку то, что думает, сразу на Политбюро — Хрущев бы его смял и снял в два счета. И дела бы не получилось, и самого критиковавшего не стало бы больше в верхах. В итоге у решившегося на критику исчезла бы хоть какая-то возможность воздействовать на ход событий.

Так что «тройке антипартийцев» ничего не оставалось, как сговориться до злополучного заседания Президиума ЦК. В результате правильные обвинения в адрес Хрущева, сделанные неправильным способом, закончились для них полной катастрофой.