Газета Своими Именами (запрещенная Дуэль) - Газета Своими Именами №22 от 27.05.2014
- Название:Газета Своими Именами №22 от 27.05.2014
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2010
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Газета Своими Именами (запрещенная Дуэль) - Газета Своими Именами №22 от 27.05.2014 краткое содержание
«Дуэ́ль» — еженедельная российская газета (8 полос формата А2 в двух цветах), выходившая с 1996 по 19 мая 2009 года. Позиционировала себя как «Газета борьбы общественных идей — для тех, кто любит думать». Фактически была печатным органом общероссийских общественно-политических движений «Армия Воли Народа» (и.о. лидера Ю. И. Мухин).
Частые авторы: Ю. И. Мухин, В. С. Бушин, С.Г.Кара-Мурза. Публиковались также работы Максима Калашникова (В. А. Кучеренко), С. Г. Кара-Мурзы, А. П. Паршева, Д. Ю. Пучкова и др. Художник — Р. А. Еркимбаев
Первый номер газеты вышел 9 февраля 1996 года. До этой даты коллектив редакции выпускал газету «Аль-Кодс» (учредитель — Шаабан Хафез Шаабан). Главную цель новой газеты издатели газеты изложили в программной статье «Учимся Думать»[1].
В 2007 году Замоскворецкий районный суд города Москвы принял незаконное решение [2] об отзыве свидетельства о регистрации газеты. Решение вступило в силу в мае 2009 года, печать газеты прекращена. Коллектив редакции, не пропустив ни одного номера, продолжил выпуск новой газеты «К барьеру!», продолжающей традиции закрытой газеты «Дуэль».
[1] См.Статью «Учимся Думать» http://www.duel.ru/199601/?1_1_1
[2] Кремлевский режим и лобби одного маленького государства в России руками лоббистов этого маленького государства в судах России ..." http://www.kbarieru.info/200901/?01_1_1
Газета Своими Именами №22 от 27.05.2014 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Несколько раз долетел похоронный марш. Хоронят убитых и умерших. Похоронный марш звучит в каждой станице, и на каждом кладбище вырастают белые кресты со свежими надписями. [...]
Первый бой недалеко от Некрасовской [...].
Мы спускаемся с крутого ската станицы. Догоняя нас, рвутся последние шрапнели. Но теперь все спокойны - скоро не достанет. Вот одна близко лопнула. Вздрогнула сестра. “Боитесь снарядов, сестра?”. Она улыбается. “Нет, снарядов я не боюсь, - и немного помолчав, - а вот другого боюсь”. - “Чего другого?”. - “Не скажу”. - по лицу сестры пробегает строгая тень. “Скажите, сестра”. - “Вы были в Журавской?” - “Нет”. - “Ну, вот там я испугалась, там комиссара повесили, - сестра нервно дернула плечами, как от озноба, - случайно увидела... как его? Дорошенко, что ли, фамилия была?.. и главное, он долго висел после... и птицы это вокруг него... и ветром качает... неприятно...”. [...]
Заняли хутора. Нигде ни души. Валяются убитые. По улицам бродят, мыча, коровы, свиньи, летают ещё не пойманные куры. Переночевали на подводах и утром выезжаем на Филипповские. Над селом подымается черными клубами дым, его лижет огонь красными языками. И скоро всё село пылает, разнося по степи сизые тучи... [...]
Только к вечеру, вырвавшись из кольца, заняли Филипповские. Здесь та же картина: ни одного жителя, всё как вымерло... [...]
Ко мне подходит полк. С., тихо рассказывает: “Был я в штабе - между Корниловым и Алексеевым полный разлад. Говорят, даже не здороваются. Слухи есть, что, если придем в Екатеринодар, армия распадется на две: Корниловскую и Алексеевскую”. [...]
Ранним утром из Филипповских выезжают последние подводы, и опять всё село застилается сизыми тучами. Сожгли. [...]
А строевые части свернули на Ново-Дмитриевскую. [...]
Сонные большевики, захваченные врасплох, - взяты в плен.
На другой день на площади строят семь громадных виселиц. На них повесили семь захваченных комиссаров. [...]
Части Добровольческой армии по нескольким направлениям движутся к Екатеринодару. [...]
Привезли раненую сестру, большевистскую. Положили на крыльце. Красивая девушка с распущенными, подстриженными волосами. Она ранена в таз. Сильно мучается. За ней ухаживают наши сестры. От нее узнали, что в Екатеринодаре женщины и девушки пошли в бой, желая помогать всем раненым. И наши видали, как эта девушка была ранена, перевязывая в окопе и большевиков и добровольцев. [...]
Под Екатеринодаром легли тысячи. Мобилизованные казаки сражаются плохо, нехотя. А сопротивление большевиков превосходит всякие ожидания. [...]
Подходит бледный, взволнованный капитан Ростомов. “Ты ничего не знаешь?” - “Нет. Что?” - “Корнилов убит, - глухо говорит он, - но, ради Бога, никому не говори, просят скрывать...”. [...]
В дымную, заваленную раненными сторожку входит обозный офицер. “Господа! Укладываться на подводы. Только тяжелораненных просят сначала не ложиться. Легкораненных нагрузят, отвезут, переложат на артиллерийские повозки, тогда приедут за тяжелораненными...”. [...]
Сестра шепчет: “Тяжелораненных бросают ведь в Елизаветинской. Это нарочно говорят про артиллерийские повозки, их оставляют здесь, обоз сокращают...”. [...]
Люди перебегают с подводы на подводу, рассказывают новости...
“Корнилова здесь похоронили”. - “Где?” - “В степи, между Дядьковской и Медведовской. Хоронили тайно, всего пять человек было. Рыли могилу, говорят, пленные красноармейцы. И их расстреляли, чтобы никто не знал”.
“А в Дядьковской опять раненых оставили. Около двухсот человек, говорят. И опять с доктором, сестрами”. - “За них заложников взяли с собой”. [...]
“А в Елизаветинской, мне фельдшер рассказывал, когда раненые узнали, что их бросили, один чуть доктора не убил. Фельдшер в последний момент оттуда уехал с двумя брошенными, так говорит: там такая паника была среди раненных...”. [...]
Три вооруженных казака ведут мимо обоза человек 20 заложников, вид у них оборванный, головы опущены.
“А, комыссары!” - кричит кто-то с подводы. [...]
“А слыхали, что ген. Марков нашему начальнику отделения сказал? Мы выезжаем из станицы, а он кричит: Нач. 3-го отделения! Почему у вас такое отделение большое? - Не могу знать, говорит. - Сколько раненных оставили в станице? - Тридцать, говорит. - Почему не сто тридцать! - кричит...”. [...]
Из Ильинской переехали в Успенскую. Здесь хозяин-казак - бедный. Он гостепреимен, угощает, разговаривает, но никак не может понять, зачем мы пошли воевать... “А земля-то у вас есть?” - спрашивает он. “Есть... была”. - “А-а, ну понятно, своё добро всякому жаль”, - наконец понимает казак.
Жена его - иногородняя. Она готовит нам, тоже угощает, но смотрит на нас со страхом и всё спрашивает: “А ничего не будет тем вот, кто из станицы убежал, когда вы пришли?!”
“Не знаю, думаю - ничего, а чего же они убежали-то?” - “Да кто их знает, побоялись вас, ведь народ всё говорил, что иногородних вешать будете...”. [...]
Под грохот гранат, свист пуль прорвался обоз через жел.-дор. линию и подъезжает к слободе, Горькой Балке.
Скачут подводы с крутого ската и, перелетев мост, тихо подымаются в гору, в село. У первой хаты лежит мертвая женщина, вверх лицом, согнулись в коленях ноги, ветер раздувает синюю с цветами юбку.
Рядом с обозом - верховые. “Что это за женщина, не знаете?” - спрашиваю одного. Верховой тронул коня, едет с подводой и рассказывает, перегнувшись с седла: “Эта, сволочь, выдала наш первый разъезд; они у нее остановились - она их приняла хорошо, а сама к комиссару послала; их захватили, перестреляли, топорами перерубили; а когда второй разъезд утром приехал - опять к ней заехали, большевиками прикинулись, она и рассказала, как кадетов выдала... ну, вот и валяется...”.
Зашли в хату. У стола красивая, смуглая женщина с ребенком. [...]
“А где муж-то, молодая?” - она встрепенулась, испуганно уставилась.
“Муж-то?.. в поле...”. Помолчала... и вдруг быстро начала: “Спросить я вас хотела вот, боюсь я больно, не захватят его там ваши-то?”.
“Зачем же захватят? Он работает?”.
“Знамо, работает, да слышу, стреляют-то вон в той стороне... а у нас допреже сказывали, ваши всех солдат расстреливают”. - “Это врали у вас”. - “То-то и я говорю, врали,” - повторяет женщина, а в глазах, в лице - страх, недоверие.
Вышли из хаты. От повозки к повозке ходят по площади люди, незаметно перешагивая через валяющихся, зарубленных людей. [...]
Недалеко от площади - кладбище. У ограды лежит навзничь рыженький мужичонка - голова свернулась на сторону, грудь в крови, руки вытянулись по земле, правая твердо сжала крестное знамение. С краю - свежие могилы, белые кресты... На одном, на железной, крашеной дощечке выведено четким писарским почерком:
“Товарищ Андрей Голованов храбро пал в борьбе с врагами народа, в рядах красной армии, защищая революцию 1918 г, под станцией Энем”.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: