Андрей Кобяков - Анонимная война. От аналитиков Изборского клуба

В обществе, деформированном суррогатной революцией, подвергнутые селекции элиты утрачивают проектное мышление, ограничивая планирование промежутками от одного внешнего кредита до другого или увлекаясь затратными проектами (сланцевый газ), еще больше втягиваясь в зависимость от внешних игроков. В свою очередь, население, утратившее социальный оптимизм, больше не связывает себя с будущим страны и становится «перекати-полем».

О намерениях распространения «революции 2.0» на Россию свидетельствовало:

а) включение Freedom House России в перечень стран, подлежащих «ненасильственной» революционной трансформации;

б) распространение программы «Интернет и демократия» Беркмановского центра Гарварда на русскоязычную блогосферу, с выявлением «уязвимых сообществ» и перспективных протестных лидеров;

в) заявление Хиллари Клинтон об открытии twitter-аккаунтов «для Китая, Индии и России на родных языках граждан этих стран»;

г) подбор кадров с опытом работы в России на ведущие должности в National Endowment for Democracy, National Democratic Institute и европейский офис Госдепа США;

д) выбор мест для создания «технических лагерей» для молодежных активистов в Вильнюсе и Тбилиси; включение Таллинского университета в программу Standby Volunteer Task Force; использование Прибалтики и Грузии в качестве тренинговых площадок оппозиции;

е) мобилизация черкесских диаспор для саботажа Олимпиады-2014.

Опыты использования организационного оружия 2.0 в России включают:

а) запуск новых совместных проектов между профильными центрами США (в частности, Cultural Change Institute Флетчеровской школы права Tufts University и Беркмановского центра Гарварда) и российскими образовательными центрами;

б) использование социальных сетей для мобилизации уязвимых сообществ — футбольных болельщиков, автовладельцев и др., и экологических кампаний для саботажа инфраструктурных проектов;

в) вовлечение «волонтеров» в имущественный шантаж и гринмейл;

г) право-левые эксперименты с «движениями имени числа» (31-е, 11-е), попытки идолизации случайных жертв;

д) упреждающее оспаривание итогов выборов через социальные сети;

е) дискредитация интеграционных инициатив России («оккупай Абай»).

Средства систематического воздействия на элиты:

а) соблазны равноправного статуса в престижных глобальных структурах;

б) нагнетание опасений перед конкурирующими цивилизациями Востока;

в) навязывание рецептов деиндустриализации под видом модернизации или диверсификации экономики;

г) запугивание провалами имиджевых проектов (Олимпиады 2014, ЧМ 2018);

д) шантаж имущественным и семейно-бытовым компроматом.

Средства систематического воздействия на массовое сознание:

а) трансляция политического и социального пессимизма с эксплуатацией темы «застоя», безысходности, духовного тупика;

б) дискредитация властных и церковных авторитетов; в) противопоставление уязвимых сообществ власти и друг другу;

г) муссирование исторических обид и претензий этнических меньшинств;

д) компрометация силовых структур;

е) фетишизация коммуникационных технологий;

ж) проповедь теорий катастроф и антииндустриальных предрассудков.

Событийный контекст т. н. «болотного протеста» в Рос сии: а) решение правящей партии о поддержке В.В. Путина на новый президентский срок, б) выдвижение В.В. Путиным лозунга реиндустриализации и апелляция к трудовой этике, в) пересмотр военной реформы и ассигнования на модернизацию вооруженных сил, г) публичная заявка на полюсную субъектность Евразийского союза.

Мишени оппозиционной агитации 2011–2012 годов: а) В.В. Путин; б) правящая партия; в) государственные сырьевые корпорации; г) силовые структуры и юстиция, объединяемые с православным духовенством и патриотической общественностью в общий термин «мракобесие»; д) страны — партнеры России по Евразийскому союзу.

Средства идейно-психологической подготовки: а) трансляция постиндустриальной догматики во всем диапазоне «ценностей 1968 года» (OpenSpace.ru и др.), б) публицистическая и художественная дискредитация авторитаризма, адресованная «естественно левому» младшему поколению, в) экологическая и градозащитная агитация в «уязвимых точках», г) муссирование этнических противоречий, особенно проблемы Кавказа, д) выплеск имущественного компромата на власть и «околовластные круги».

Инструменты объединения: социальные сети Facebook и «ВКонтакте»; блогерские сообщества антикоррупционной специализации; новые web-СМИ, рассчитанные на молодежный контингент и уязвимые сообщества.

Социальный состав протестного актива в мегаполисах: а) представители уязвимых групп населения с предметными претензиями к власти, б) представители свободных профессий, в) представители «верхнего» офисного среднего класса.

Состав внесистемного ядра по убеждениям: а) левые самоуправленцы, б) национал-сецессионисты, в) левые либералы.

Квинтэссенция пафоса: антиавторитаризм, антимонополизм, самоуправление.

Новый образец — «турецкое лето». Квинтэссенция агитации: а) «меняется весь мир», б) «свобода важнее хлеба», в) прямая отсылка к 1968 году (де Голль — Путин).

Общие черты с революционизацией арабских стран: а) многолетний бэкграунд программного финансирования из наднациональных НПО, госструктур и фондов США и ЕС; б) идеологическое университетское партнерство в сфере «культурных изменений»; в) идентификация этнических и региональных «болевых точек»; г) выявление и вовлечение бизнес-контрэлит, в особенности — собственников СМИ и социальных сетей; д) исходное формирование внесистемного актива по «право-левому» принципу (радикальный политический спектр — «Другая Россия»); е) вовлечение лиц и сообществ, «отобранных» Беркмановским центром Гарварда, включая этнонационалистов, в том числе фанатов.

Отличия от других стран-мишеней: а) провал попыток вовлечения парламентских партий; б) провал попыток раскола доминирующих конфессиональных институтов; в) отсутствие рычага влияния через независимые профсоюзы; г) дезорганизованность бизнес-контрэлит; д) дефицит оппозиционеров-харизматиков.

Россия в этой войне является особым объектом, поскольку, в отличие от других стран-мишеней, является не просто «территорией для переформатирования», а хотя и сильно ослабленным, но все же потенциально независимым «полюсом цивилизационного смысла». Факт того, что Россия не декларирует это сегодня явно, и то, что значительная часть ее элит не является носителем этих смыслов, стратегов мировой игры нисколько не дезориентирует — они, в отличие от немалой части российского экспертного сообщества, элит и интеллигенции, в наличии этого цивилизационного потенциала никогда и не сомневались.