Газета Слова и дела - Газета Слова и дела №8-9 от 19.08.2014

5 сентября на рассвете началось наступление. После залпов «катюш» наши пошли в атаку. «Я следил за ней, - писал Жуков, - с наблюдательного пункта командующего 1-й гвардейской армии». «Ах, следил! - слышу я голос полководца Ащина-Мальбрука,- Вот если бы он сам бежал с винтовкой в атаку, тогда бы мы с Чуевым и Хвостовым признали, что он «участвовал», а так»…

«Поздно вечером позвонил Верховный.

- Как идут дела?

Я доложил, что весь день шло очень тяжелое сражение...

На другой день бой разгорелся с ещё большим ожесточением… Кроме фронтовой, была введена в бой авиация дальнего действия под командованием генерал-лейтенанта А.Е. Голованова».

12 сентября по вызову Верховного Жуков опять был в Ставке. На этот раз они с Василевским высказали Сталину идею контрнаступления под Сталинградом, осуществить которую после коллективной детальной разработки удалось лишь в ноябре.

На другой день Жуков опять вылетел в штаб Сталинградского фронта. «13,14,15 сентября были для сталинградцев тяжелыми, слишком тяжелыми днями… В конце сентября И.В.Сталин вызвал меня в Москву для более детального обсуждения плана контрнаступления… После обсуждения плана Верховный сказал мне:

- Вылетайте обратно на фронт. Принимайте все меры, чтобы измотать противника». И так без конца. Читайте дальше сами, полковник Ащин, если умеете.

А за два недели до окончания Сталинградской битвы, когда немцы были уже давно окружены и великолепный итог битвы стал уже очевиден, 18 января 1943 года, Жукову первому за время войны было присвоено звание Маршала Советского Союза, вскоре он получил орден Суворова 1-й степени N1, потом – орден Победы N1. Василевский вскоре тоже стал Маршалом и кавалером орденов Суворова и Победы.

Неужели, Ащин, в вашу высоколобую полковничью голову не приходит простая мысль: кто лучше знал и мог судить о Жукове, оценить его дела – Сталин, который плечом к плечу прошел с ним всю войну, считал нужным посылать его на самые трудные и ответственные участки фронта, и при этом присвоил ему высшее звание, награждал самыми почетными орденами, наконец, поручил принять капитуляцию немцев, а потом – принимать Парад Победы, Сталин или вы, созерцавший на диване лишь портрет маршала и даже, судя по вашим статьям, лишь одним глазом прочитавший его воспоминания?

А ведь вы в своём разоблачительном энтузиазме, который точнее было бы назвать оголтелостью, доходит до попытки представить маршала Жукова в образе «мальчика, не выучившего домашнее задание» и получившего за эту взбучку от Сталина. Приводите текст этой «взбучки»: «Ваше сообщение о нехватке штурмовиков на 1-м Украинском фронте не соответствует действительности. Вас, должно быть, ввели в заблуждение… У Вас 336 штурмовиков. Я думаю, что этого пока достаточно» и т.д. И где же тут мальчик для битья? Твердые, но вполне корректные слова строгого и справедливого начальника своему подчиненному без всякого намёка на невыученные уроки. Наоборот, Сталин даже находит извинительную причину ошибки: «Вас ввели в заблуждение…» Такой тон был характерен для Сталина. Но порой он бывал гораздо более резок и язвителен.

Маршал Василевский вспоминал об эпизоде во время боев на Харьковском направлении в 1943 году: «Утром 17 августа я получил от И.В. Сталина следующий документ: «Маршалу Василевскому. Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки. Я давно уже обязал Вас как уполномоченного Ставки обязательно присылать к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы почти каждый раз забываете об этой своей обязанности.

16 августа является первым днем важной операции на Юго-Западном фронте, где Вы состоите уполномоченным Ставки. И вот Вы опять забыли о своем долге перед Ставкой и не присылаете донесений.

Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите себе забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта. И. Сталин» (Дело всей жизни. С.335).

А Рокоссовский вспоминал, что однажды был невольным свидетелем столь взаимно резкого разговора Сталина и Жукова, что счел нужным сделать замечание своему старому товарищу.

Ащин не понимает, что война это не игра в пинг-понг, где можно быть безукоризненно деликатным. На войне страсти порой накаляются до предела. Тот же деликатный Рокоссовский вспоминал, что однажды едва не пристрелил какого-то полковника за трусость и наглость.

И тут я должен сказать ещё вот что. Книги В. Карпова о Жукове вышли двадцать лет тому назад, автор уже умер, и вот только теперь Ащин отважился на критику. Что ж так долго ждал? Не офицерское это дело – стрелять в спину или топтаться на могиле, ты сойдись «лицом к лицу, как в битве следует бойцу». Могут сказать, что тогда невозможно было выступить с критикой столь высокопоставленного писателя, всем известного Героя Советского Союза. Да нет, господа, можно было, если поднатужиться… Позвольте привести хотя бы один вопиюще нескромный пример из собственной жизни.

В. Карпов был разведчиком и воевал достойно. Но по мере его литературного восхождения росло в печати число лично взятых им «языков»: 22… 36… 54… 67… И так дошли до 79. Наши отношения с ним начались с того, что я написал ему несколько писем с критическими соображениями о его повести «Полководец», посвященной генералу армии И.Е. Петрову. Она печаталась в 1983-1984 годах во многих номерах «Нового мира», где Карпов был главным редактором. Он не отвечал. Такое высокомерие в ответ на добрую бескорыстную помощь, разумеется, задело меня и я прекратил писать. Но когда дошло до издания повести отдельной книгой, Карпов позвонил мне, поблагодарил, сказал, что мои замечания ему полезны, он учёл их и спросил, есть ли у меня что ещё. Я ответил, что есть, и немало, но, уже понимая, с кем имею дело, я предложил поставить наши отношения на деловую почву: пусть Воениздат закажет мне внутреннюю рецензию на повесть, и я выскажу замечания по оставшейся части текста. Карпову это не понравилось, он не хотел предстать перед издательством в нежелательном для него виде.

14 ноября 84 года, как фронтовик, движимый понятным желанием, чтобы книга о достойном человеке вышла в достойном виде, я написал Карпову новое письмо:

«Уважаемый т. Карпов, Вы сказали, позвонив мне 5 ноября, что Ваша повесть уже набирается в Воениздате. Не трудно догадаться, что тут же миллионным тиражом она выскочит и в «Роман-газете».

Как фронтовик фронтовика, как однокашник по Литинституту, я Вам советую: не спешите, задержите выход. Повесть требует серьёзной доработки: она рыхла, многословна, изобилует ошибками, нелепостями, грубым искажением фактов. Вы часто с апломбом пишете о вещах, о которых мало понимаете. И ведь рано или поздно люди это поймут.