Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3

Люди, не привыкшие к труду, посылаемые на тяжелый труд в условиях холодной зимы, предпочитали лучше сидеть в карцере в голоде, холоде или изобретать себе любое заболевание, чтобы быть таким образом освобожденным от работы. Это было повальное, выражаясь словами академика И. П. Павлова, «бегство в болезнь от тяжести жизни». Привязывая золу к стопе, устраивали искусственные язвы. Выходя на работу, некоторые умышленно рубили пальцы, причем у них не было никакого страха, что они могут быть привлечены к суду за членовредительство, и когда оперуполномоченные все же пытались завести на них дело, они всячески доказывали, что они не лесорубы, что не умеют рубить топором и нечаянно отрубили пальцы.

Иногда, наблюдая это людское горе, сердце Левы как бы разрывалось, и он находил единственное утешение и подкрепление в молитве к Богу. Но как, как помочь?!

Приехал начальник санчасти, отобрали резко ослабленных в одну бригаду, предоставили им отдых и улучшенное питание. Лева в своем дневнике разрабатывал «вопросы слабосилки лагерей». Истощение — почва для заболеваний, преступности. Что представляют собой эти люди? Борьба за существование: сильные вырабатывают нормы, приспосабливаются, живут. Слабые физически, разложившиеся морально воруют, сидят в карцерах и уходят из жизни. Задача в том, чтобы приспособить слабых к жизни, сделать их ценными. Но как? Фактически ослабшие вянут, попадают на 400 граммов хлеба, как отказники, болеют и умирают. Но все же нужно пытаться что-то сделать. Поддерживаем людей в слабосилке. И вот узнал, что некоторые из них не едят свой хлеб и сахар, меняют на рубаху, одежду; другие проигрывают в карты; некоторые умышленно стараются не поправляться, чтобы их потом не вывели на работу.

Немало сил приложило начальство лагеря к тому, чтобы сделать этот контингент трудоспособным, более того — заставить их полюбить труд. Но увы! Это не удалось.

Решено было эти бригады расформировать, разбросать их по другим колоннам, а на это место прислать другие, более работоспособные бригады.

Леву переправили в другую колонну — фельдшером. Колонна № 8 была большая. Здесь было много бараков и много-много заключенных. Работать пришлось не одному, в амбулатории работали другие фельдшера. На прием приходила масса людей. Нужно было успеть всех принять и в то же время следить за санитарным состоянием лагеря. Строилась больница, предполагалось, что через определенное время здесь будут и врачи. Лева отдавал всего себя работе, уставал и часто, переутомившись, терял бодрое настроение. В своем медицинском дневнике он написал: «Суета сует. Больным уделяется все-таки ничтожно мало внимания. Непогода. Внутри пасмурно. Всегда имеешь дело с живым человеком. Надлежит быть выдержанным, ко многим нужно иметь особый подход. Но получается наоборот. Нервы играют, от мелочи вздрагиваешь, от пустяка вспыхиваешь, готов говорить резкости. Что это? Переутомление, неврастения? Но так работать нельзя, невозможно. Необходимо — что? Во всем аккуратность, ко всем внимательность, со всеми вежливость и наблюдательность. Если человек на физической работе имеет успех от своего мышечного труда, то успех работы медработника зависит от многих условии».

Не успел Лева освоиться на колонне № 8, как его перебросили в колонну № 14. Там была большая вшивость, и начальник санчасти надеялся, что он ликвидирует ее. Лева энергично приступил к этому. В бараках раздевал людей, искал в белье вшей, обнаруживал и направлял бригаду за зону, в баню. Сам выходил с ними проверять работу дезокамеры. Увы! Дрова в жаркамерах были сырые и не давали возможности достичь нужной температуры.

Вошь в прожаренном белье, видимо, не уничтожалась. Лева сам взял на себя контроль за температурой и временем нахождения в камере вещей, не доверяя дезинфектору. В результате получилось что-то неслыханное. Температура не достигала нужной цифры. Лева требовал от пом по быту дров, не разрешал вынимать вещи из дезокамеры. Люди в бане не только вымылись, но и полегли на скамейках спать. Охрана волновалась. Разъяренный пом по быту — высокий черный грузин — потрясая кулаками, кричал:

Откуда ты появился, откуда ты появился? Как ты работал на воле?

Я работал всегда честно, — отвечал Лева. — Если мы будем заряжать туфту, работать недобросовестно, то вошь не ликвидируем. — Неужели вы хотите, чтобы на людях была вошь?

— Я не хочу, но вы видите, сухих дров нет.

— Дрова нужно достать, — твердо говорил Лева. — Вошь мы должны побороть.

Начальник, он же пом по быту, видя, что ничего не помогает, набивал трубку махоркой и закуривал, дружелюбно подсаживаясь к Леве.

— Как это тебя не убили на воле? — говорил он. — Я бы тебя за твою честность здесь зарезал, да нельзя: срок за тебя дадут.

— Неужели ты не понимаешь, что самое основное — чтобы люди во всем были честные, тогда всем будет хорошо!

— Заладил ты: честные. Давно никакой честности нет. И совести давно никакой нет, вместо нее вырос… — Он употребил грубое, общераспространенное выражение. — И на воле, и в неволе все построено на лжи, мошенничестве, а ты вот откуда-то честный взялся.

Наконец первую партию одежды продезинфицировали. Люди оделись и ругали «доктора» на чем свет стоит. Ведь их сюда привели с работы, и хотя они выспались, но были страшно голодны.

После амбулаторного приема больных Лева говорил с начальником колонны и просил сухих дров, а также утверждения графика санобработки. Начальник подписал график, обещал дров, но Лева знал, что все это относительно, И действительно, с дровами продолжались затруднения, график санобработки ломался.

По окончании трудового дня Лева чувствовал себя не только усталым, но прямо разбитым. Как христианин, он работал с душой. Многие находят, что подневольный труд морально угнетает, не дает удовлетворения и стимула к высшим достижениям. Только из-за горбушки (пайки хлеба) да еще в надежде, что досрочно освободят, многие вкладывали в работу всю силу, но в то же время не брезговали ничем, чтобы обмануть учетчиков, бригадиров и показать большие проценты. Да и. сами бригадиры, чтобы поддерживать рабочих, прибегали к всевозможным ухищрениям, чтобы только оформить наряды в лучшем виде. Лева же, как христианин, не мог допустить в работе ложь или что-нибудь нехорошее. Слово Божие поучало его, как и всех христиан, находившихся в заключении: «Напоминай им повиноваться и покоряться начальству и властям, быть готовыми на всякое доброе дело». И еще: «Рабов увещевай повиноваться своим господам, угождать им во всем, не прекословить, не красть, но оказывать всю добрую верность, дабы они во всем были украшением учения Спасителя нашего Бога».