Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 4

Помимо всего прочего, Лева знал, что его предки тоже пришли в Самару из этого села.

Когда-то в Тамбовской губернии крепостной одного помещика Семен Чекмарев, человек весьма религиозный, помогавший в службе священнику, стал читать славянскую Библию и, как следствие этого, отступил от православия. Разгневанный помещик отдал его в рекруты, и он, по условиям того времени, пробыл 25 лет военной службы. На службе Семена ценили как очень честного человека, и фельдфебель порекомендовал генералу взять его в денщики.

Несмотря на то что Семен крепко держался своей веры, генерал очень его уважал, посылал в город с ценными бумагами, доверял крупные суммы денег. Семен во всем был безукоризненно честен. Когда он уезжал домой, генерал наградил его. Вернувшись к себе, в Тамбовскую губернию, Семен не нашел там никого из родных. Многих своих крестьян, в том числе и семью Семена, помещик отправил на свои земли в Самарскую губернию, и нашел Семен свою семью в далеком Тяглом Озере. Там, в типично молоканской среде, его родные имели благословения как духовные, так и телесные. Со своим сыном Семеном Семеновичем Семен Чекмарев переехал в Самару, где на деньги, подаренные ему генералом, купил домик. Здесь его семья влилась в общину самарских молокан — духовных христиан.

У Семена Семеновича был сын Иван Семенович, родной дедушка Левы по матери.

Вот в какие края забросило Леву то, что люди называют судьбой. Лева понимал: это не была бессмысленная судьба. Это был перст Божий, имеющий особое значение. И село, которое местный военком охарактеризовал, как «очень и очень темное», на самом деле было издавна просвещено светом Христова учения. Попечение Божие он видел на каждом шагу и надеялся продолжать видеть его и в этом новом месте работы.

Именно поэтому на душе Левы было светло и спокойно.

Вместе с главврачом больницы, который дал необходимые советы в отношении работы на селе, Лева погрузил оборудование медпункта на подводу, и они поехали в Тяглое Озеро.

Не доезжая до этого села километра три, они проехали селом, которое, как объяснил главврач, называется Садовка. Это была, в сущности, одна улица.

— Здесь когда-то было много садов, — объяснил врач, — жили люди зажиточные, занимались скотоводством, хлебопашеством, жили сытно. Ну, а теперь, как видишь, от садов ничего не осталось. Вон кой-где на окраине вишня растет…

Лева видел, что не только от садов, но и от многих домов тоже ничего не осталось. Местами были мазанки, даже не выбеленные, а просто вымазанные желтой глиной.

— Это вот тоже здесь один колхоз, который вы тоже будете обслуживать. Но сельсовет находится в Тяглом.

В селе Тяглое Озеро они подъехали к сельскому Совету. Председатель сельсовета принял их очень любезно и со вниманием отнесся к предложению доктора организовать фельдшерский пункт.

— Мы об этом давно мечтали. А вот скоро будет посевная, все это вовремя.

— Так нам нужно какую-нибудь избу, — сказал доктор, — чтобы там была ожидальня, комната приемная, комната, в которой мог бы жить фельдшер… Ну, и, само собой разумеется, помещение, где живет сама хозяйка, потому что она будет как уборщица.

Председатель задумался.

— У нас все село, которое растянулось версты на полторы, разделено на два конца; один конец называется «молоканским», другой — «православным». Так вот, я не знаю, где нам амбулаторию делать: в молоканском или в православном. В православном конце, пожалуй, и избы-то подходящей не найдешь, живут не так чисто, грязновато. А вот в молоканском — там избы подходящие; молокане раньше были люди состоятельные.

— Я не возражаю в молоканский конец, — сказал Лева.

— Вот у нас изба есть одна подходящая, — сказал председатель сельсовета. — У одной «мормонки». Дочь ее в другом селе, кто на фронте. Живет одна, и ей будет подходяще работать уборщицей.

— Пойдемте посмотрим, — предложил доктор, и они отправились.

Изба оказалась очень чистой, хозяйка — приветливой. И расположение комнат было удобное. Как войдешь — прихожая, она может быть ожидальней. Направо — комната для амбулатории, прямо — дверь в залу, где можно жить фельдшеру, а от нее дверь в комнату, где помещалась старушка-хозяйка. Все было очень удобно, и все единогласно решили, что здесь амбулатории и быть. Привезли из сельсовета ящики с медикаментами и оборудованием. Лева тепло распростился с доктором и принялся с помощью хозяйки оборудовать амбулаторию.

К вечеру он изрядно устал. Но все время, с тех пор как он прибыл сюда, мысль была только одна:

— Как вести себя?

Очень хотелось поскорей увидеть братьев, сестер, вместе с ними делить радости и горести. Никого он здесь не знал, но путем расспросов можно было легко найти. Но целесообразно ли сразу начинать общение с верующими? Ведь, в сущности, он едва-едва приземлился, сразу могут быть всякие недоразумения. Не лучше ли сначала показать себя как хорошего работника, образом своей жизни без слов выявить, что он христианин, а тогда все получится само собой. «Вначале дела, потом слова», — размышлял он. Но в то же время какая-то непреодолимая тяга, горячее желание — поскорее, поскорее увидеть родных, вместе с ними поблагодарить Господа.

Лева поужинал. Стоит ли хозяйке делать какой-нибудь намек, что он верующий, или жить, таиться перед нею в молитве?

Совсем стемнело. Хозяйка заглянула в комнату Левы, зажгла керосиновую лампу. Лева сел у стола и открыл свое дорогое Евангелие. Тихо. Лишь скрипят от ветра закрытые ставни.

Тихо, почти неслышными шагами вошла хозяйка. Лева подумал: «Вот она сейчас предложит стелить постель, пора уж отдыхать». Но старушка посмотрела на него добрыми глазами, какими-то необыкновенными и вдруг сказала:

— Брат, а вы пойдете со мной на собрание?

Лева вскочил:

— Откуда вы знаете, что я брат?

— Как откуда? Все село знает, что приехал брат-фельдшер, лечить будет.

— Да откуда, как же? — недоумевал Лева.

— Я уж не скажу, откуда, — сказала старушка. — Только все братья и сестры собрались, ждут вас.

Лева тут же оделся, и они пошли.

На улице было совершенно темно, как говорится, хоть глаз выколи. В двух шагах — ничего не видно. Лева шел за хозяйкой.

Вошли в какой-то переулок. Потом показалась изба, сквозь закрытые окна которой проблескивал луч света.

— Вон там собрание, — тихо сказала старушка. Они вошли в прихожую. Лева разделся, пришла старушка, а за ней и он.

В большой комнате на скамьях сидели женщины и мужчины. Впереди, на столе, на котором горела яркая керосиновая лампа, лежала открытая Библия. Вокруг стола сидели с большими белыми бородами глубокие старики. Все собрание пело. Это был знакомый, близкий сердцу Левы гимн. Но пели его как-то по-особенному, с каким-то степенным, особо широко разливающимся напевом. Леве указали место около старичков. Он сел, а пение все продолжалось. Они пели: