Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»

Был избран второй путь, фактически средний между изоляцией и интеграцией 37. Администрация президента Путина с самого начала объявила о приоритете внутренних экономических проблем и оставалась приверженной этому курсу. В начале первого президентского срока была поставлена цель догнать по уровню ВВП на душу населения Португалию – наименее развитую страну из группы развитых государств, т. е. фактически присоединиться к группе лидеров. В начале второго срока – сформулирована задача удвоения ВВП за десять лет. Внешняя политика стала рассматриваться не как средство совершенствования международной системы или ее балансирования, а как ресурс для модернизации страны. Преобладание США в этой системе само по себе перестало считаться угрозой для безопасности России. После 11 сентября 2001 г. Путин не столько «бросился в объятья США» (да и объятья никто ему не раскрывал), сколько обошел пресловутый камень преткновения, о который спотыкались другие. Он отказался от свойственной большинству политической элиты России «зацикленности» на американской военно-политической мощи.

11 сентября 2001 г. стало не столько поворотным пунктом, сколько конкретным испытанием, тестом для Кремля. Фактически Путин был поставлен перед выбором: реагировать на военное присутствие США на территории бывших среднеазиатских республик СССР или стерпеть, в перспективе сведя к минимуму последствия этого присутствия, и войти в состав создававшейся Вашингтоном международной антитеррористической коалиции. Первый вариант действий (который прямо вытекал из утвержденной в 2000 г. «Военной доктрины Российской Федерации» и в поддержку которого высказался ближайший сподвижник Путина Сергей Иванов) был заведомо проигрышным и однозначно толкал Москву, как минимум, к изоляции – причем не только от США, но и от Запада в целом, а также от большинства стран СНГ. Второй вариант означал фактическое признание Москвой американского лидерства и давал некоторую надежду на вознаграждение России за содействие со стороны лидера.

Был, впрочем, и третий путь – отойти в сторону и не мешать США совершать ожидавшиеся ошибки. Не только изоляционисты, но и некоторые сторонники сотрудничества с Западом в Москве полагали, что США перенапрягутся в Афганистане и вынуждены будут обратиться к партнерам (в том числе к России) за помощью. Такие расчеты существовали со времен миротворческой операции НАТО в Боснии и Герцеговине. В 1999 г. возникла надежда, что США и НАТО, разуверившись в эффективности воздушной войны, будут вынуждены начать наземное вторжение в Югославию, которое станет для них «вторым Вьетнамом» (Виктор Черномырдин, успех миссии которого лишил изоляционистов такой перспективы, стал предметом жгучей ненависти с их стороны). В 2001 г., однако, не только ангажированные политики, но и многие военные и гражданские специалисты ожидали, что США увязнут в Афганистане, как СССР в 1980-е годы. Начиная с 2003 г. надежды антиамерикански настроенных кругов на «второй Вьетнам» связываются уже с Ираком. Разочарование весны 2003 г. сменилось всплеском надежд весной 2004 г. Озабоченные лишь тем, чтобы США «стало плохо», изоляционисты и не пытаются ответить на вопрос о том, каким образом поражение США могло бы улучшить положение России: достаточно поражения (или хотя бы ослабления) США как такового.

Президент Путин, отвечая этим деятелям (многие из которых его поддерживают), не раз высказывался на тему о том, что Россия не заинтересована в поражении США в Ираке и что поражение Буша стало бы победой террористов. Выбор Путиным такого варианта действий был личным решением президента. В то же время этот выбор не повис в воздухе. Наиболее прагматически настроенная часть политического истеблишмента, включая так называемых силовиков, была готова негласно согласиться с американским лидерством, которое России, в сущности, не мешало. Прагматики во главе с Путиным существенно помогли США разгромить режим талибов в

Афганистане. Прагматизм, однако, – философия, но не стратегия. Несмотря на присутствие в высшем эшелоне власти сторонников изоляционистского подхода, внешнеполитический курс Москвы в начале 2000-х годов больше соответствовал взглядам умеренных интеграторов. Тем не менее движение в сторону США имело свои границы. Предложение либерального крыла о формальном закреплении или хотя бы вербализации «асимметричного партнерства» со сверхдержавой было отвергнуто как неравноправное. «Стратегический выбор» не сопровождался новой улучшенной редакцией политики присоединения. Сотрудники спецслужб и партфункционеры – опора президента – с тревогой наблюдали наступление «новой Атлантиды» 38и видели «англосаксов» в качестве потенциальных противников. При Путине Россия в ходе периодических учений Стратегических ядерных сил продолжала демонстрировать свою ядерную мощь. Неофициальные предложения о союзе с США, исходившие от Кремля в 2002–2003 гг., были сочтены в Вашингтоне недостаточными. Со своей стороны, США не были достаточно заинтересованы в углублении отношений с Россией.

В этих условиях известным продолжением и развитием темы многополярной внешней политики стала попытка Москвы в преддверии Иракской войны сблизиться с ведущими странами Европы, чтобы уравновесить США, но уже внутри западного сообщества 39. «Новой Антанты» в составе Франции, Германии и России, однако, не получилось. Ситуативного совпадения позиций трех стран по иракской проблеме было недостаточно для формирования постоянного альянса. Слишком многое объединяло Францию и Германию с США (мировоззрение, общественные ценности) и разделяло их с Россией. Альянса внутри Запада не получилось, потому что Россия 2000-х годов находилась вне его. В списке приоритетов Парижа и Берлина отношения с Москвой стояли не только ниже проблематики Европейского союза и трансатлантических связей, но и имели иное содержание (энергетика, возможности инвестирования и т. д.). Что касалось Москвы, то стратегической целью Путина оставалось не вхождение России на более или менее выгодных условиях в Pax Americana, а реконституирование ее как современной великой державы. Главным было то, что Россия качественно отличалась от западных демократий.

Часть западных элит сделала вывод: нужно «принять Россию такой, какова она есть» 40, и не требовать от нее невозможного, т. е. превращения в общество западного типа. Ответ на вопрос, «какова Россия» в начале XXI в., попытались дать А. Шлейфер и Д. Трисман 41в опубликованной весной 2004 г. статье «Обычная страна». Эта статья стала популярной среди тех в Вашингтоне, кто практически занимался российскими делами. Администрация Дж. Буша-младшего вначале рассматривала Россию как традиционную великую державу, отказывалась от вмешательства в российские дела, не делая при этом послаблений для России во внешней политике. Затем под давлением общественного мнения курс администрации подвергся коррекции, и ее представители стали публично критиковать действия российских властей (дело ЮКОСа, свобода СМИ, назначение губернаторов, права человека в Чечне и т. п.). Тем не менее базовый подход администрации Буша по-прежнему исключал вовлеченность во внутрироссийские дела.