Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»

Важно заметить, что российская общественность на протяжении всего первого президентства Путина поддерживала ориентацию на развитые страны – США, Западную Европу и Японию. В мягком рейтинговом голосовании они собирали 27–30, 49–54 и 23–26 пунктов соответственно – по сравнению с 38–53 пунктами за СНГ, 21–22 пунктами за Китай и Индию и 7-11 пунктами, которые собирали Ирак, Ливия, Куба и Северная Корея 42. Начиная с 2000 г. свыше 70 % респондентов выступали за укрепление взаимовыгодных связей со странами Запада по сравнению с 11–16 % высказывавшихся за дистанцирование от Запада 43.

Трагедия Беслана в сентябре 2004 г. стала очередным поворотным пунктом в эволюции российской «западной» политики. Частичный возврат к традиционализму, проявившийся во внутренней политике Кремля, затронул и внешнюю политику. Прагматизм Путина совершил очередную эволюцию. При сохранении внешне дружественных отношений с ведущими странами Запада (прежде всего США и Германией) Кремль решил свести к минимуму возможное влияние правительств и неправительственных организаций Запада на развитие внутриполитической ситуации в России.

В следующем разделе главы рассмотрены конкретные проблемы отношений России с институтами западного общества.

НАТО БЫЛО ДЛЯ СССР главным символом «холодной войны». После окончания конфронтации отношения с НАТО приобрели характер индикатора качества новых отношений между бывшими противниками. Несмотря на то что начиная с 2000-х годов значение и роль НАТО подвергается пересмотру и переосмыслению (в том числе и в России), отношения России с Североатлантическим союзом сохраняют принципиальное значение для обеих сторон.

Еще в 1990 г. в Лондонской декларации НАТО заявило, что Советский Союз и страны ОВД не являются больше противниками 44. Генеральный секретарь альянса Манфред Вернер совершил исторический визит в Москву. В период знакомства у обеих сторон превалировала осторожность.

Римская декларация НАТО 45(ноябрь 1991 г.) провозгласила широкий подход к проблеме безопасности, включавший партнерство со странами Центральной и Восточной Европы (в том числе распадавшегося на глазах Советского Союза) и Балтии. На заседании Совета НАТО в декабре 1991 г. говорилось, что основой такого партнерства становятся общие ценности 46(в действительности на тот момент – лишь на уровне деклараций). Первым органом нового партнерства стал Совет североатлантического сотрудничества (ССАС), который был призван стать одновременно органом связи между НАТО и бывшими противниками, форумом обсуждения проблем европейской безопасности и каналом передачи западного опыта для осуществления реформ в оборонной сфере и, более широко, распространения демократии и свободы, содействия рыночным реформам и обеспечения прав человека. Приверженность демократическим принципам и соблюдение прав человека были объявлены основой нового сотрудничества.

Совет стал площадкой при НАТО. С его созданием НАТО фактически стало главной организацией европейской безопасности, ядром системы interlocking institutions, включавшей также ЕЭС/ЕС, ЗЕС, Совет Европы и СБСЕ. При этом само НАТО не «растворялось» в новых партнерствах. Напротив, несмотря на появление новых проблем и вызовов (нестабильности, кризисов, распространения ОМУ и т. п.), и трансатлантическая «сцепка», и «европейская опора» альянса стали предметами самого пристального внимания США и их союзников. Еще не расширившись, НАТО уже превратилось в общеевропейскую по объему своей компетенции организацию. Вокруг НАТО сформировалось евроатлантическое пространство, включившее территорию стран, бывших противниками в «холодной войне». Так Россия формально стала «евроатлантической» страной 47.

Сразу после распада СССР российское руководство рассматривало вопрос о немедленном присоединении к военно-политическому союзу, бывшему на протяжении «холодной войны» главным символом коллективного Запада. Это было бы логичным, хотя и рискованным шагом. Критическое значение имела готовность Запада принять новую Россию в свое лоно. Еще в конце 1991 г. президент Ельцин запустил «пробный шар», направив генеральному секретарю альянса послание, содержавшее фразу о желании России немедленно вступить в НАТО. Текст был составлен так, что при необходимости ключевую фразу можно было толковать как содержавшую опечатку. Альянс не проявил готовности «ухватиться» за предложение Ельцина, и Москва спустя некоторое время внесла «поправку» в текст.

Идея вступления России в НАТО после этого не умерла. Правда, она уже больше не исходила от первого лица государства. Чаще всего с ней выступали известные специалисты-международники и политики либерального направления. В начале обсуждения проблемы приема в НАТО стран Центральной и Восточной Европы Сергей Караганов выдвинул лозунг – «оказаться у дверей НАТО прежде бывших союзников». Алексей Арбатов последовательно убеждал Запад пригласить Россию в альянс 48. Логика была простой: к тому времени, когда страны Центральной и Восточной Европы допустят в зал заседаний НАТО, они найдут там российскую делегацию, сидящую в президиуме. Важно отметить, что для Ельцина отношения с США значили гораздо больше, чем отношения с Европой. Москва не стремилась к членству в НАТО для того, чтобы вбивать клин между США и их союзниками.

Клинтон считал, что формально оставить дверь в НАТО открытой для России политически выгоднее, чем открыто заявить, что Российская Федерация никогда не будет принята в альянс. Но даже это чисто гипотетическое допущение наталкивалось на глубокий скептицизм в американском политическом истеблишменте. Расширение НАТО в 1997 г. и Косовский кризис 1999 г. фактически не только «закрыли тему» российского членства, но и привели к глубокому отчуждению, если не враждебности в отношениях между НАТО и Россией, несмотря на учрежденное в 1997 г. «привилегированное партнерство» между ними.

Президент Путин, первым крупным внешнеполитическим шагом которого еще в качестве и. о. главы государства стало приглашение генерального секретаря НАТО лорда Робертсона в Москву в феврале 2000 г., начал свой «раунд» отношений с НАТО с того же приема, что и Ельцин. Вместо ответа на прямой вопрос британского журналиста Дэвида Фроста о возможности членства Российской Федерации в НАТО Путин сказал: «Почему бы нет?», вновь, таким образом, «перебрасывая мяч» на сторону партнера. Новым всплеском спекуляций относительно возможности членства России в НАТО стал период становления международной антитеррористической коалиции осенью 2001 г.

Вплоть до фундаментального кризиса в трансатлантических отношениях, спровоцированного войной США против Ирака в марте 2003 г., членство России в НАТО было в принципе мыслимым. Если бы Буш-старший и его партнеры прореагировали на демарш Ельцина на рубеже 1991–1992 гг.; если бы Клинтон в 1994 г. предложил принять Россию в НАТО вместе с Польшей, Чехией и Венгрией; если бы Буш-младший в октябре 2001 г. решил преобразовать НАТО в главный штаб международной антитеррористической коалиции и предложил Путину членство России в таком союзе, российская сторона скорее всего ответила бы положительно. Прием России в западный альянс по инициативе самого Запада («США и их союзники приглашают Российскую Федерацию присоединиться к ним…»), прием немедленный и безусловный (без сколько-нибудь длительного ожидания решения вопроса, без предварительного проведения в России военной реформы и других преобразований, без контроля ее соответствия «критериям членства»), прием, наконец, на условиях привилегированного статуса (Россия становится своего рода вице-президентом НАТО, устанавливая особые отношения с лидером альянса – США) мог бы, вероятно, удовлетворить российские элиты. Совершенно ясно, однако, что ни одно из этих невысказанных, но прочитывавшихся требований не могло бы быть выполнено Западом.