Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»

Противоположность концепций Широкой Европы и Большой Европы очевидна и вряд ли может быть устранена путем переговоров. Решение вопроса будет зависеть от того, какой вектор развития и интеграции выберут для себя страны, которые Россия видит в качестве сферы своих интересов. По результатам президентских выборов 2004 г. Украина выбрала путь европеизации и сближения с Евросоюзом вплоть до присоединения к ЕС в долгосрочной перспективе. Если этот вектор будет в дальнейшем закреплен, это существенно повлияет на исход «концептуального противостояния» Широкой и Большой Европы. Молдавия и Грузия провозгласили общий курс на европеизацию – прежде всего как альтернативу возвращения в орбиту Москвы. Если процесс интеграции Турции в Европейский союз будет идти поступательно, это даст серьезный импульс проевропейским тенденциям не только в Азербайджане, но и в Армении. В конечном счете – хотя и в очень отдаленной перспективе – армяно-азербайджанский конфликт может быть решен в условиях параллельной интеграции двух стран с Европейским союзом 31.

Таким образом, «московская» часть Большой Европы могла бы включить наряду с Россией Белоруссию и Казахстан. Проблема с Белоруссией, однако, сводится к тому, что до тех пор, пока у власти остается Александр Лукашенко, Белоруссия, конечно, не двинется в сторону Европы, но она и не пустит Россию (прежде всего российский капитал) на свою территорию. Уход же Лукашенко – в зависимости от обстоятельств завершения его правления – может стать как толчком к экономической интеграции с Россией, так и стимулом к ускоренной европеизации. Скорее всего обе тенденции проявятся одновременно, и тогда Белоруссия может стать ареной острой конкуренции между ними.

Развитие Казахстана и его ориентация также зависят от решения проблемы власти. В принципе Россия и Казахстан могут пойти по пути глубокой экономической интеграции, но устойчивость их интегративного образования будет зависеть от того, удастся ли постепенная политическая модернизация обоих государств. С точки зрения Европейского союза, однако, Казахстан находится за пределами Широкой Европы, и характер его связей с Россией не имеет прямого отношения к отношениям Россия – ЕС.

Особую проблему представляет собой Калининградский анклав. Характерно, что в 2002–2003 гг. российское руководство, озаботившись калининградской проблемой в свете предстоявшего тогда расширения Европейского союза, истолковало ее в терминах государственного престижа и паспортно-таможенных формальностей. В итоге было достигнуто соглашение о транзите, урегулировавшее практические вопросы. В то же время главная проблема была проигнорирована. В условиях, когда Литва и Польша, которые до рубежа 1990-х годов составляли однородное в социально-экономическом отношении и примерно одноуровневое с Калининградом пространство, начинают – благодаря реформам и членству в ЕС – уходить в быстрый «отрыв», угроза калининградского сепаратизма становится реальностью. Если бы Москва проигнорировала эту угрозу, то на каком-то этапе ей пришлось бы прибегнуть к силе для подавления сепаратизма. Почти неизбежные в таком случае эксцессы привели бы к протестам со стороны Евросоюза и его членов и охлаждению отношений России с объединенной Европой. Действия федеральной власти в 2004–2005 гг. 32дают основание полагать, что она эту угрозу видит и стремится выправить ситуацию.

В итоге, вероятно, процесс формирования Широкой Европы (по сути, название концепции может быть иным) будет развиваться, причем довольно быстрыми темпами. Россия в этом процессе не будет принимать активного участия, хотя, разумеется, будет вынуждена считаться с изменением ситуации на своих границах. Европеизация самой России тоже будет происходить – скорее объективно, под влиянием расширения отношений и увеличения «элементов Европы» внутри России, чем субъективно. Концепция Большой Европы в той интерпретации, которая была дана выше, перспектив не имеет.

В долгосрочной перспективе (2020–2025 гг.) возможно другое развитие. Россия, с одной стороны, добившаяся существенного прогресса в экономическом, социальном и, что очень важно, политическом развитии, становится в ценностном отношении более совместимой с Евросоюзом. С другой стороны, российская элита окончательно разочаровывается в идее имперской реинтеграции. Стремясь стабилизировать положение страны по отношению к растущей мировой державе Китаю, а также к пришедшему в движение мусульманскому миру, Москва «разворачивается» в сторону Европейского союза.

Со своей стороны, Европейский союз в процессе собственного развития и в соответствии с логикой позиционирования на международной арене может прийти к выводу, что Россия с ее природными ресурсами, геополитическим положением и военным потенциалом может быть важным, даже решающим дополнением в усилиях Европы утвердиться в качестве центра силы и влияния, равного Америке и Китаю.

Результатом роста обоюдной заинтересованности друг в друге может стать более или менее устойчивая ассоциация России с Европейским союзом, о которой в общих чертах писали разные исследователи 33. В этом случае «четыре пространства» могли бы наполниться содержанием, возникли бы и соответствующие механизмы российско-европейского взаимодействия в экономической, политической, военной, экологической и других областях. При этом, однако, ассоциация, если она возникнет, по духу и форме будет гораздо ближе к концепции европеизации, чем к идее дуополии.

В этой связи существующие общеевропейские структуры – Совет Европы (включая его Парламентскую ассамблею), Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе, а также региональные советы сотрудничества в бассейнах Баренцева, Балтийского, Черного морей являются инструментами европеизации России. При всей ограниченности своего влияния на внутрироссийские процессы они ясно указывают, в каком направлении меняется характер международных отношений в важнейшем регионе, не только примыкающем к границам

России, но и включающем Россию. Традиционные концепции баланса сил, великодержавности, сфер влияния, геополитических буферов, паритета и т. п., на которые продолжает ориентироваться российская внешняя политика, вытесняются идеями господства правовых отношений, составляющими основу «нормативной империи» Европейского союза 34.

Европейский вызов политике России, таким образом, является не менее масштабным и при этом более сложным, чем вызов со стороны США. Москва пока протестует против фактического изменения функций ОБСЕ (упор на контроль над качеством выборов в государствах бывшего СССР) 35, пристального внимания Совета Европы к ситуации в Чечне 36, деятельности Международного трибунала по бывшей Югославии. При этом, однако, чем дальше, тем более очевидным становится изменение повестки дня общеевропейских отношений. К уже утвердившимся в ней проблемам демократии и прав человека добавляются проблемы ответственности должностных лиц за преступления, совершаемые от имени государства, качества окружающей среды и др. Россия не сможет дать «адекватный ответ» Европе, не изменившись внутренне.