Ноам Хомский - Системы власти

Должен заметить, что существует различие между лингвистом и человеком, просто владеющим несколькими языками. Лингвист — это человек, изучающий природу языка.

Почему природа языка столь интересна? Вспомните картину, которую я нарисовал чуть ранее. Кажется, она довольно убедительна. В недалеком с эволюционной точки зрения прошлом человеческое родословие претерпело некую невероятную перемену. У первобытных людей стали развиваться способности, свойственные современному человеку: очень широкие творческие возможности, неведомые дотоле, не существующие у каких-либо иных биологических видов. Ничего подобного в природе больше нет. Это и стало основой когнитивной, нравственной, эстетической сути человека, — а неотъемлемо важным стержнем этого процесса было появление членораздельного языка.

Вполне вероятно, что именно язык и стал тем рычагом, с помощью которого удалось развить в человеке все другие способности. Возможно, так сложилось, что все остальные способности человека — лишь производные от внятного, членораздельного языка. Не исключено, что и математические способности, и, весьма вероятно, наши нравственные свойства получили свое развитие за счет аналитических и вычислительных механизмов, предоставленных богатым, ярким и гибким языком. Если только мы понимаем эти другие механизмы, — а, к сожалению, знаем мы о них очень немного, — то их вычислительные процессы очень похожи.

Очевидно, что культура влияет на язык и во многом «лепит», даже если не полностью определяет его.

Это высказывание можно слышать очень часто; на беду, оно почти бессмысленно. Что значит культура? Культура — общее название для всего, что происходит в обществе. Тогда верно: все, что происходит в обществе, влияет на язык.

Мы обитаем в среде, полной насилия, — и разве это не влияет на наш словарь? Мы уже говорим и будем говорить «эпицентр», «попасть в яблочко», «терроризм», продолжим использовать иные выражения, относящиеся к насилию?

Конечно, среда влияет на лексический выбор. Но все это второстепенно, периферийно для языка. К любому существующему в мире языку можно добавить жаргонных словечек — дело житейское и привычное. Нет никаких данных о влиянии культуры на сам язык. С моей точки зрения, очень маловероятно, чтобы культурная среда как-то серьезно изменяла природу языка. Возьмем, к примеру, английский и окинем его взглядом от самых ранних времен и доныне. Английский звучал совсем иначе во времена Чосера или короля Артура, но сама основа языка с того времени коренных изменений не претерпела, поменялся только словарный запас. Совсем недавно Япония была феодальной страной, а сегодня это современное, высокотехнологичное общество. Японский язык, конечно, за это время изменился, но не настолько, чтобы отобразить изменения в обществе. А если бы Япония каким-то образом вернулась в феодализм, то язык, опять же, не изменился бы неузнаваемо.

Меняется словарь. В разные времена вы говорите о разных вещах. Например, племя из Папуа — Новой Гвинеи, о котором я писал ранее, не знало бы слова «компьютер». Но повторю: все это второстепенно, периферийно для языка. Слово «компьютер» можно в язык добавить. Очень поучительна работа Кена Хэйла, написанная им в семидесятых годах прошлого века. Он был специалистом по языкам австралийских аборигенов, и доказал: там отсутствуют некоторые элементы, наличествующие во всех современных индоевропейских языках. Например, у австралийских туземцев нет слов, обозначающих числа или цвета, не существует придаточных предложений. Хэйл изучил эту тему очень глубоко, и доказал: все эти пробелы чисто поверхностны. Племена, с которыми он работал, не имели в своем языке имен числительных, но легко занимались подсчетами. А как только очутились в обществе, основанном на рыночных отношениях, и столкнулись с ежедневной нуждой в исчислениях, просто начали пользоваться другими приемами. Вместо слов, обозначающих числа, употребляли, например, пальцы руки: пять. Две руки значили десять. И так далее. У туземцев не было слов, обозначающих цвета. Может быть, имелись два слова для черного и белого, существующие в любом языке. Зато австралийцы использовали различные метафорические выражения — к примеру, упоминали кровь, описывая нечто красное.

В результате своих исследований Хэйл пришел к выводу: все языки в принципе одинаковы. Существуют некие расхождения. В нашем языке есть большое количество пробелов, которых нет в других языках — и наоборот, в других языках существуют пробелы, которых нет в нашем языке. Все это в некоторой степени напоминает то, что я сказал ранее об организмах — различаются ли они безгранично или в природе существует универсальный геном? Если посмотреть на организмы, то они выглядят невероятно разнообразными, поэтому еще пятьдесят лет тому назад гипотеза о том, что они различаются практически во всем, выглядела довольно правдоподобной. Но чем больше мы узнаем, тем более сомнительной выглядит эта гипотеза. Дрожжи имеют генетическую структуру, которая во многом не очень-то отличается от нашей генетической структуры, однако внешний вид дрожжей значительно отличается от нашего. Существуют фундаментальные биологические процессы, которые внешне кажутся различными, но лишь до тех пор, пока вы не начинаете их понимать. Нечто подобное происходит и с изучением языков. Работа Кена Хэйла по этой теме является одной из важнейших. Сегодня повсюду ведется речь о неких «подобных исследованиях», но большинство этих работ поверхностны и невежественны. В действительности почти все из обсуждаемого сегодня было гораздо глубже описано Хэйлом еще сорок лет тому назад.

Пожалуй, читатели ваших книг не знают о том, что автор — человек довольно озорной. Когда-то я присутствовал на одном из ваших лингвистических семинаров и попросил разрешения уйти немного раньше. В ответ вы тоже попросили: выходя из аудитории, молодой человек, мотайте головой и приговаривайте: «Понятия не имею, о чем этот Хомский толкует! Белиберда и галиматья…»

Именно. Так и звучит лекция по лингвистике для человека несведущего. Естественное наблюдение над собой: когда читаю лекцию, то вовсе не размышляю о каждой произносимой фразе с языковедческой точки зрения. Никаких языковых структур у меня и в мыслях нет. Как же они могут быть реальными? Белиберда и галиматья. Эдакий антиинтеллектуальный подход к делу. Я бы даже сказал, упорное и воинствующее невежество пропитывает большую часть нашей культуры. А уж если речь заходит о языке, это происходит, в сущности, повсеместно.

То же самое можно сказать и о зрении. Один из самых интересных фактов, известных нам о системе зрения, — ее способность воспринимать все окружающее как недвижные предметы, пребывающие в движении. Мы этого не замечаем, но именно так работает наша система зрения.