С.Г. Кара-Мурза - Порочные круги постсоветской России т.1

Это — состояние всей культуры как системы. В самых разных срезах культуры в ходе разрушения жизнеустройства, которое казалось таким устойчивым в советский период, произошел какой-то сбой в процессе воспроизводства. Возникли разрывы, как будто во все элементы культуры какими-то диверсантами были заложены мины, подорванные почти одновременно.

Так, произошел разрыв большой части художественной интеллигенции с траекторией русской культуры, с корпусом художественных образов, которыми питалось наше самосознание. Это фундаментальное проявление кризиса, но политики и деятели культуры сводят его к нехватке денег. Столь вульгарный материализм — плохой признак. Рвется связь с главной нитью мысли и душевного поиска Пушкина и Толстого, Достоевского и Чехова, Платонова и Шолохова! Оставить такое наследство ради чечевичной похлебки масс-культуры — в такой духовный и эстетический провал невозможно поверить, это не могло быть ни рациональным, ни эмоциональным выбором. Тут серия аварий, природы которых мы не поняли.

Поднявшаяся наверх вместе с новой властью новая художественная элита исходила из небывалой в истории культуры установки необратимого разрыва непрерывности, полного отрицания культуры нескольких прежних поколений. Такие радикальные течения раньше быстро подавлялись и распадались даже в больших революциях (как это произошло с Пролеткультом и РАППом в русской революции). Но в антисоветской революции 1980-1990-х гг. обрыв корней производился систематически при поддержке государства.

Разрывом в культуре стала широкая и планомерная программа подрыва строя символов, связанных с Великой Отечественной войной. Она вызвала тяжелые душевные страдания у большинства населения, и это было хорошо известно. Известный английский военный историк Дж. Эриксон отмечал, что во время перестройки в СССР возник «капитулянтский курс на демонтаж принципиальных итогов войны». Один из способов подрыва авторитета символов войны — пробуждение симпатий или уважения к тем, кто во время войны действовал на стороне гитлеровцев против СССР. Долго пытались обелить фигуру Власова — он, мол, боролся со сталинизмом.

Надо заметить, что эта кампания переживалась бы легче, если бы она велась только откровенными «западниками», давно обиженными Россией. Тяжело воспринималось участие в ней «патриотов». Роман Г. Владимова, обеляющий предателя Власова («Генерал и его армия»), получил Букеровскую премию — ну и ладно, это их дело. Но он еще получил знак патриотического качества в виде высокой похвалы от В. Бондаренко, редактора газеты «День». В. Бондаренко, завоевав авторитет атакой на генетика-невозвращенца Тимофеева-Ресовского, занялся реабилитацией целой категории предателей. Да еще с какой патетикой! Речь о писателях, которые пережили ужасный «двадцатилетний опыт советчины» и наконец-то, благодаря приходу оккупантов, смогли заговорить.

Вот как это трактует В. Бондаренко: «Замкнув свои уста в довоенный период, оказавшись по разным причинам на оккупированной территории, поэты здесь дерзнули заговорить открыто, зная, что после этого назад пути нет… Многие из них работали в русских газетах на оккупированной территории».

Что ж, у каждого свое оружие — одни партизан вешали, другие в «русской» газете, издаваемой немцами, трудились. Причем, скорее всего, добровольно, а не под угрозой расстрела или голодной смерти, как большинство простых власовцев. И с какой жалостью пишет об их судьбе после Победы наш патриотический идеолог: «А пока вернемся к несчастным беженцам, ненужным западной демократии, вылавливаемым советскими спецкомандами… Полиция всех стран помогала смершевцам вылавливать русских беженцев. Особенно изощрялись англичане, не уступавшие подручным Берии и Гиммлера» [46].

Какая изощренная логика! Ведь эти «русские беженцы», которых вылавливали «советские спецкоманды», как раз и были «подручными Гиммлера». Чуть ли не прославляя явных предателей и активных сотрудников врага, одновременно громя Тимофеева-Ресовского, который прямо в делах фашистов не участвовал (почему немцами и был расстрелян его сын), В. Бондаренко не только подпиливал символы Отечественной войны, но и подрывал способность людей взвешивать, измерять явления — а на этой способности держится здравый смысл.

Писатель В. Ерофеев, деятель культуры, в редкостной по ненависти статье «Поминки по советской литературе» пишет: «Итак, это счастливые похороны, совпадающие по времени с похоронами социально-политического маразма» [7].

Самонадеянность и детская радость В. Ерофеева тому, что значительная часть стариков (можно было бы сказать, «ветеранов войны и тыла») страдают от тех перемен, которые происходили в стране, кажется патологией. Он пишет «о настоящей шекспировской трагедии, происшедшей с частью пожилого поколения, которое к семидесяти годам осознает бессмысленность своего земного существования, отданного ложным идеалам». О ком он это пишет? О поколении тех, кому в 1941 г. было по 20 лет. Они почти все полегли на фронте — и теперь литератор из номенклатурной семьи приписывает им «осознание бессмысленности своего земного существования».

Так началось лавинообразное обрушение всех структур культуры. Этика любви, сострадания и взаимопомощи ушла в катакомбы, диктовать стало право сильного. Оттеснили на обочину, как нечто устаревшее, культуру уживчивости, терпимости и уважения. Мы переживаем реванш торжествующего хама — в самых пошлых и вызывающих проявлениях. Это и архитектура элитарных кварталов и заборов, и набор символических вещей (вроде «джипов»), и уголовная эстетика на телевидении, и повсеместное оскорбление обычаев и приличий. Это и открытое растление коррупцией символических фигур нашей общественной жизни — милиционера и чиновника, офицера и учителя… Все это — следствие культурной революции двух последних десятилетий.

Средства, которые применялись при подавлении «старой» культуры, зачастую преступны. Из духовного пространства России удалены целые пласты культуры — Блока и Брюсова, Горького и Маяковского, многие линии в творчестве Льва Толстого и Есенина, революционные и большинство советских песен и романсов. Каков масштаб опустошения культурной палитры, которое произвели «хозяева» господствующих институтов культуры за двадцать лет!

За эти последние двадцать лет художественная элита России стала «играть на понижение». Как будто что-то сломалось в ее мировоззрении. В отношении внешних норм приличия российские СМИ «американизировались». Вот небольшой штрих. Долгие годы во всем мире пробным камнем, на котором проверялись нравственные установки политиков и газет, было отношение к войне США во Вьетнаме. Эта война трактовалась гуманитарной интеллигенцией как аморальная. Ее и представляли с этой точки зрения, как символ кризиса культуры.