Эдвард Лукас - С Путиным или без? Что ждет Россию через десять лет

Царила полнейшая неразбериха: представления советского государства о своем прошлом были настолько противоречивыми… и в том, как относиться к массовым убийствам и его преступным вершителям, и в том, как быть с российским национализмом. В 1920-х коммунистическая партия официально придерживалась позиции, что Российская империя была плохой, так же как и российский капитализм. Культуры и язык нерусских народов — татаров, мари, коми и многих других — получили официальный статус и на протяжении нескольких лет переживали умеренное культурное возрождение. Но позже при Сталине оно было жестоко пресечено. Советский коммунизм и российский шовинизм стали почти неразличимы. Показательны слова первой версии советского гимна 1944 г.:

Во времена Горбачева Россия стала критичнее относиться к своему прошлому. Такие темы, как Сталин, ГУЛАГ, голод на Украине, за считанные месяцы превратились из запретных в горячо обсуждаемые. Исторические темы выстроились в явном иерархическом порядке. Достаточно легко обсуждались страдания русских, в отличие от трагических историй других народов. Нельзя сказать, чтобы не хватало болезненных тем. Красный террор, развязавший руки большевикам после 1917 г., унес жизни полумиллиона человек. Коллективизация 1928–1933 гг. выкорчевала 4,5 млн крестьян. До 5 млн человек на Украине и в других республиках умерло от голода. Жертвами сталинских чисток 1937 и 1938 гг. стали 1,7 млн человек, из которых 700 тыс. были казнены без суда и следствия. Во время войны около 1,5 млн этнических немцев и 1,5 млн чеченцев, крымских татар и представителей некоторых других народов — все советские граждане — были депортированы как сочувствовавшие нацистам. После войны около миллиона человек прошагали строем из нацистских лагерей военнопленных прямо в ГУЛАГ.

Репрессиям внутри страны ничем не уступала внешняя агрессия. Большевистская революция быстро подавила недолгую независимость государств Южного Кавказа: Грузии, Армении и Азербайджана. 70 лет они не могли дать ответ великой семье народов. В 1939 г. советское руководство цинично поделило с Гитлером Восточную Европу на сферы влияния. Когда нацисты напали на Польшу, Сталин выступил им навстречу едва ли двумя неделями позже. После этого Польша была разделена и стерта с карты мира, 22 тыс. польских офицеров были убиты в Катыни и других местах. После войны Кремль пресекал всякие попытки восстановить свободу в странах, которые он, по общему мнению, освободил. Утверждая жестокую и губительную однопартийную систему и плановую экономику, он подавил восстания в Восточной Германии (1953), Венгрии (1956) и Чехословакии (1968). В 1979 г. Советский Союз вторгся в Афганистан с войной, от которой эта страна так до сих пор и не оправилась.

События той эпохи ужасны, но попытки скрывать правду приводят к двуличному отношению к прошлому и настоящему. Сталинское прошлое до сих пор отравляет политическую жизнь постсоветской России; оно — источник кремлевской ксенофобии и авторитаризма. Лозунг Министерства правды в оруэлловском «1984» едва ли мог быть уместнее. «Кто контролирует прошлое, тот контролирует будущее. А тот, кто контролирует настоящее, тот всевластен над прошлым». По мере того, как Кремль усиливает свою власть над общественной жизнью, он переписывает историю в подходящем для себя ключе. И хотя событий колоссальное число и детали далеко не однозначны, принцип прост. Россия вычищает черные страницы своей истории, в то время как другие страны, пережившие тоталитарные и имперские эпохи, имеют смелость об этом сожалеть. В Германии, к примеру, понятие Vergangenheitsbewaltigung стало неотъемлемой частью общественной жизни страны. В буквальном переводе это «преодоление прошлого» или, проще говоря, «примирение» с ним. Германия стремится к этому с тех самых пор, как объединенные оккупационные войска в западной зоне побежденного Третьего рейха собирали народ в кинотеатрах, чтобы показать им хроники из концентрационных лагерей. Целью оккупационных держав было, пусть с дулом пистолета у виска, не допустить, чтобы кто-нибудь потом сказал, что «не знал» об убийствах миллионов или что «это не было так плохо».

Сработало. Публичное раскаяние в своем прошлом с тех пор стало отличительной чертой германской политики. ФРГ финансировала масштабные репатриации в Израиль из стран Восточной Европы. Учебники по истории в Западной Германии упорно фокусируют внимание на нацистской эпохе, ее истоках, преступлениях и несчастьях, которые она принесла. Прославляется при этом антифашистские сопротивление; Вилли Брандт, много лет воевавший на стороне союзников, стал федеральным канцлером. Но Германии, по крайней мере, приходится иметь дело лишь с двенадцатью годами немецко-фашистской диктатуры. В ее истории куда больше достойных эпизодов, которые можно противопоставить той страшной эпохе: установление в 1949 г. континентального либерализма, Zollverein, первый на континенте таможенный союз и много других культурных, литературных и научных достижений XVIII и XIX вв. Сложнее найти моменты славы в российском прошлом.

Германская историческая совесть может быть необыкновенно чувствительна, но с точки зрения западноевропейцев, чувство вины за прошлое это норма. Каждая крупная европейская страна была в свое время империей, временами (или всегда) скверно управляемой, и теперь за это она чувствует себя неловко, порой чрезмерно. Чувство вины англичан за имперские расправы и эксплуатацию других народов так прочно прививаются со школьной скамьи, что ученики искренне удивляются, если кто-нибудь заявляет, что у империи было хоть какое-то оправдание. Американцы и австралийцы испытывают болезненные чувства по отношению к тому, как обращались их предки с коренным населением континентов. Белые на Западе испытывают вину за расизм в своих странах. Политические лидеры приносят извинения и за действия своих народов, происходившие десятилетия и даже столетия тому назад, и за прошлые и недавние преступления и проступки. Вьетнам, расовая сегрегация, рабство, бомбардировки Германии союзными войсками — все это подвергается глубочайшим исследованиям лучших историков, писателей и драматургов. Нити — часто запутанные — вины, чувствительности, ответственности и стыда, сливаясь воедино, густо покрывают западное восприятие других стран и культур.

Белые пятна, конечно, все еще существуют: до недавнего времени обсуждение режима Виши велось довольно осмотрительно, восприятие Австрией собственной истории колеблется между угрызениями совести за энтузиазм, с которым здесь были приняты немецкие фашисты, и настойчивым утверждением, что этот энтузиазм привнесен извне и что страна стала первой жертвой Гитлера. В Великобритании многие смутно осознают, что роль их страны в войне не сводится к чистой славе, по крайней мере, с точки зрения поляков и индийцев. Но белые пятна тем огромнее, чем дальше на восток мы продвигаемся. В отличие от ФРГ на западе, оккупированная Советским Союзом Восточная Германия не заставляла свой народ противостоять прошлому: фашизм был чем-то привнесенным в Германию чужестранцами (главным образом, капиталистами). Люди в ГДР были антифашистами, которых освободили, а не захватили, советские союзники. Это мало способствовало любви жителей Восточной Германии к насильникам и мародерам из Красной армии, но и не заставляло их слишком беспокоиться о том, что они сделали с евреями, чья трагедия официальной государственной пропагандой практически заслонялась фашистскими зверствами над коммунистами и членами профсоюзов.